Судьба наизнанку - Дмитрий Селин

– Японского, скажи ещё. Ледяного, как айсберг, суши не обещаю, но не менее замороженный брикет сухпая ещё есть. Тару только свою захвати.

– Иду, – ответил Меркушев и отключился.

Пока в подсвеченных глубинах «Самсунга» крутилось разогреваемое блюдо, Алексей включил радиоприёмник, встроенный китайскими умельцами в канцелярский набор. Одна из граней серебристой пирамидки с торчащими из кармашков ручками и карандашами была отдана ФМ-радио с фиксированными настройками на пять станций.

– …«Голос Харькова» в прямом эфире, – донёсся из маленького динамика бодрый голос ведущего, – сегодня, в день государственного праздника Советского Союза, мы пригласили в нашу эфирную студию представителей всех коммунистический партий республики. Сейчас…

– Тьфу ты, опять они здесь, – Мишин быстро ткнул указательным пальцем в соседнюю кнопку, на жидкокристаллическом экранчике значение частоты мигнуло, появилось название станции.

– Так-то лучше, – констатировал Алексей, сменив политику на допереносные шлягеры, без устали транслируемые «Европой плюс». Одной из немногих коммерческих станций, благополучно переживших хаос первых дней и политику жёсткой оптимизации июля-августа.

В коридоре послышались торопливые шаги и через распахнутую настежь дверь в приёмную быстро вошёл Меркушев, держа в одной руке пакет с чем-то побрякивающим, в другой большой бумажный кулёк.

– Здорово ещё раз, – Михаил поднялся, протянул руку навстречу подошедшему коллеге и другу.

Николай выгрузил на поднос кулёк, рядом на тумбочку пристроил пакет, повернулся, крепко сжал кисть Мишина своей жилистой ладонью.

– Привет, Алексей. О, последние достижения подшефного пищепрома? – он подтянул к столу стул для посетителей, уселся на него, одновременно показывая на свёрнутую Мишиным упаковку.

– Ну, так не ты один благами реформ можешь пользоваться, – Алексей, усмехнувшись, кивнул на приличного размера кулёк, – дети подкармливают и я даже по запаху, – он шумно втянул ноздрями воздух, – могу догадаться откуда. Из Аркадьевских закромов, да?

– Откуда ж ещё, – Николай правой рукой перенёс поднос на стол, развернул оберточную бумагу. Приёмную медленно оккупировал сладкий ванильный запах, – всё натуральное.

– Ну, мне ты это можешь не рассказывать, – улыбнулся Мишин. Рядом звякнула микроволновка, отвлекая от воспоминаний.

Схватив из тумбочки льняное полотенце, Алексей вытащил горячую тарелку из печки, поставил на стол, подвернув края полотенца под дно, чтобы столешница не перегрелась. Меркушев тем временем деловито вытаскивал то посуду из пакета, то брикет каши из холодильника. Закончив с подготовкой, он поставил тарелку в микроволновку, включил разогрев и отправился к «Сименсу», держа в руке расписанную жар-птицами высокую кружку. Не без труда пристроив непредусмотренную немецкими конструкторами ёмкость на подставке, он поколдовал с пультом управления, задав кофе-машине свою программу. Во время всех этих манипуляций Алексей меланхолично перемешивал пюре для достижения равномерной температуры.

– О чём задумался, Алексей! – спросил Мишина коллега, заметив некую отстранённость товарища.

– Да вот подумал, – Алексей поднял взгляд на долговязую фигуру Николая, – был бы у нас совок, отшагали б мы сейчас демонстрацию, водочки намахнув от профкома, а потом домой, дальше праздновать.

– Хех, – Меркушев покрутил начавшей рано лысеть макушкой – какая, на милость органов, в Гулаге демонстрация? Если бы, конечно, нам до него дожить дали, по дороге в НКВД не шлёпнув.

– Да, сейчас так, скорее всего и было бы, – согласился Мишин, – я конец восьмидесятых вспомнил, когда с родителями на ноябрьские демонстрации ходил.

Меркушев аккуратно вытащил полную кружку, прошёл к столу, перебивая аромат печенья крепким кофейным запахом. Усевшись напротив Мишина, он закинул ногу на ногу и спросил Алексея, с прищуром посмотрев на него поверх удерживаемой на весу кружки.

– А может вам, господин начальник, банально хочется выпить? Есть у меня подаренный шведскими товарищами коньячок французский. В сейфе стоит, но можно сходить, для успокоения души, так сказать.

Мишин махнул рукой.

– Нет, я в рабочее время не пью, ты же знаешь. Просто ощущение какое-то, – он, подбирая слова, пощёлкал в воздухе пальцами правой руки, – знаешь, иногда желание появляется очнуться или проснуться. Как будто всё кругом и я в том числе, как в какой-то компьютерной игре или кинофильме существуем, а в реальности, – он сделал неопределённый жест рукой, – всё совсем по-другому обстоит. Гораздо для нас хуже.

– Матрица значит, – Николай с шумом глотнул чёрного кофе, – ну-ну. Опять же, по аналогии с совком, могу сказать, что настроения у тебе пораженческие. Без оптимизма смотрите в светлое будущее, товарищ начальник департамента!

Алексей с сомнением посмотрел на него, словно решая что-то для себя важное. Наконец, откинувшись на спинку кресла, он сказал с интересом смотрящему на него Меркушеву.

– Знаешь, Коля, последнее время мне очень плохие сны снятся. Без всего нашего капитализма и солидарного общества, а из самой кондовой советской реальности. С чистками, демонстрациями трудящихся, ночными арестами и прочими проявлениями социалистического энтузиазма. Очень-очень реальные сны, даже запах чувствую.

– И давно это у тебя? – неожиданно заинтересовался Меркушев, даже от кофе отвлёкся.

– Вторую неделю, – наморщив лоб, вспоминая, сказал Алексей, – да, с конца октября началось. А что, ты тоже?

– Я? – хмыкнул Меркушев, – нет, я сплю спокойно. Я ведь меньше с советскими гражданами общаюсь, в отличие от тебя. Не испытываю так сказать, непосредственного воздействия враждебного свободному человеку эгрегора.

– Ты же всегда сугубым материалистом был, – вяло удивился расслабившийся после обеда Мишин, – Гумилёва, помню, постоянно критиковал за его завиральные идеи. Например, пассионарности.

– Как говорится, никогда не поздно поумнеть, – усмехнулся Николай, – наше появление здесь тоже ни в одни физические теории не укладывается. Да и то, что при пересечении черты с нами происходит, то же. Сам ведь не раз испытывал.

Мишин кивнул, с зарождающимся в усталых глазах интересом посмотрел на Меркушева. На подобные темы выездные харьковчане открыто почему-то избегали говорить, ограничиваясь письменным изложением в идущие по соответствующим инстанциям отчётам.

– Что, в Швеции то же самое было?

– Да. В Стокгольме и Гётеборге в особенности. Я там мало пробыл, практически без адаптации и поэтому успел прочувствовать. Но это так, информация для общего развития. Конкретно по твоему случаю – мне такими же, как ты словами, своё состояние вчера Вероника описала, когда с Олегом в гости приехала. И не она одна, как я сегодня у наших медиков уточнил.

– Подожди, – крайне изумился Алексей, – она ведь беременна, в её состоянии такие бзики вполне нормальны, уж мне-то, как многодетному отцу, можешь поверить, но….

Он прервался и задумался.

– Ты точно не беременный, – засмеялся Меркушев, продолжив прерванную фразу.

– Точнее некуда. Так что ты у медиков успел вызнать?

– У трети наблюдаемых беременных женщин на ранних сроках и практически у всех других категорий граждан, обратившихся к психологам для консультаций в последние десять дней, выявлены абсолютно одинаковые неврозы. Такие же, как у тебя. Вне зависимости от социального положения, возраста и соматического состояния.

– Невроз значит, – улыбнулся Мишин, хотел ещё что-то сказать, но не успел. Звякнула микроволновка, Меркушев занялся окончательной подготовкой к обеду. По молчаливому согласию на вредные для пищеварения разговоры не отвлекались и употребив дары малого продовольственного бизнеса, продолжили разговор, только перейдя к кофе и сдобному печенью из принесённого Меркушевым кулька.

– М-м-м, вкусно, – оценил Мишин печенье, – только крошится сильно. Стабилизаторов не докладывают.

– Откуда им их достать? – Николая со вкусом откусил половину печенья, медленно прожевал, – до подобной химии ещё лет тридцать, как минимум, осталось.

Алексей кивнул, пряча улыбку за краем кофейной чашки. О возможностях бывших компаньонов в сфере современной для недавнего прошлого пищехимии он был осведомлён гораздо более полно, чем сидящий напротив коллега и старый знакомый. В конце концов, он сам, лично, вывез на склад к Аркадьеву последние оставшиеся в области импортные улучшители для муки. Как ни странно, подобное действие осталось никем из заинтересованных лиц не замеченным. Алексей успел выяснить, при анализе складских остатков на момент переноса, что таких умников как он, в области оказался не один десяток, прибравших к рукам скромные, но весьма эксклюзивные, запасы более не производимого на территории области. Не относящиеся к стратегически важным материалам, а так, к привычным для прежней жизни приятственным мелочам. После рассылки обработанных данных ближнему кругу провели закрытое совещание у Червоненко, с единственным вопросом, – «раскулачивать или нет?». После бурных дебатов было принято решение оставить всё как есть, хотя бы для того, чтобы не вводить вновь назначенное чиновничество в дополнительное искушение. Под правительственным контролем и так было слишком много резервов и запасов, проследить за стопроцентной сохранностью которых было абсолютно невозможно. «Пускай всё остаётся на нашей земле. Найдём, если надо будет», – подвёл своеобразный итог долгой дискуссии областной премьер. Михаил потом объяснил Алексею, весьма удивлённому подобным либерализмом бывшего главмента области, всю истинную суть данного попустительства. «Оставив часть невосполнимых ресурсов в свободном обороте, мы – власть – только выигрываем. Во-первых, замыкаем энергию предпринимателей внутри бизнес-среды, разбивая саму возможность объединения коммерсантов против захапавшего все ресурсы правительства, а во-вторых, получаем дополнительный барьер против контрабанды в Союз. Каждый, попытавшийся вывезти что-нибудь по настоящему ценное за черту, быстро запалится и станет врагом остальных коммерсантов – ведь он лишил их, всех сразу, чего-то невосполнимого в наших условиях. Получается, Алексей, бесплатная и весьма эффективная бизнес-полиция». В ответ Мишин мрачно сказал, что подобный подход, конечно, весьма эффективен, но с другой стороны очень напоминает практикующуюся ныне в ГУЛАГе «самоохрану». На другом уровне, разумеется, но суть та же.