Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По размаху, центральной роли и трагичности Битва Бессчетных Слез (хотя в «Утраченных сказаниях» она напрямую не описывается) неизбежно сопоставляется с Соммой – хотя длится от силы несколько дней и заканчивается безоговорочной победой врага, а не пирровой победой союзных держав. Почти половина бесчисленных, исполненных надежды воинств номов и людей гибнут на поле боя. Толкин создает впечатляющий, рельефный символ страшной бойни – Холм Смерти, «величайший из курганов в мире», в котором упокоились тела убитых номов. Выжившие – многие из которых стали бесприютными скитальцами – об этой битве не говорят. Семьи так и не узнали об участи своих отцов и мужей.
Однако ж Битва Бессчетных Слез – это куда больше, нежели военная катастрофа. Эта эпохальная стадия той войны, которую Толкин воспринимал как нескончаемую, положила начало порабощению индивидуального искусства и мастерства безликой промышленностью и холодной корыстью: номы, деморализованные под Заклятьем Бездонного Ужаса, обречены на рабский труд в шахтах Мелько. Творческое начало теперь процветает лишь в разрозненных эльфийских убежищах, таких как Гондолин и Артанор – «оплот… против надменности Железного Валы». Большинство людей, между тем, в битве предали своих союзников – и теперь отрезаны от эльфов и от вдохновения, которое они собою олицетворяют.
Народ Урина, проявивший стойкость, Мелько согнал в сумеречный Арьядор, откуда жена Урина Мавуин, у которой на руках новорожденная дочь, отсылает юного Турина на воспитание в Артанор. Эта разлука – лишь «первая из скорбей, выпавших ему на долю», утверждает повесть, начиная отсчет. Четырежды Турин покидает новый дом (Арьядор, Артанор, сокрытое номское королевство родотлим и селение людей – лесных жителей) и отправляется навстречу опасности (ребенком едва не гибнет в лесу от голода, взрослым его захватывают в плен орки, его зачаровывает дракон Глорунд, дракон возвращается). На каждой последующей стадии Турин, казалось бы, уже близок к счастью и героическому статусу – и тут снова оказывается ввергнут в отчаяние еще более беспросветное.
Сказание исполнено жестокой иронии. И дело не только в том, что благополучные времена сменяются несчастливыми: счастье и героизм становятся причинами горя и неуспеха, источником обещаний не просто пустых, но ложных. Благодаря немыслимой дерзости и «удаче Валар» ближайший друг Турина, эльфийский лучник Белег, спасает его из орочьего плена; но в темноте Турин принимает его за врага и убивает его. На последних страницах Турин встречает прекрасную незнакомку: утратив рассудок, она блуждает в лесах, и в памяти у нее провал; но каждый новый шаг к радостному союзу с Ниниэлью, ‘дочерью слез’ (как Турин ее называет), приближает обоих к трагедии: Ниниэль – его давно потерянная сестра.
Это финальное несчастье, исполненное самой что ни на есть беспощадной иронии, подстроено прислужником Мелько, Глорундом. Он отличается от механических драконов «Падения Гондолина» и принадлежит к той же разновидности, что Фафнир в исландской «Саге о Вёльсунгах» и Смауг в «Хоббите»: это чудовища из плоти и крови, которые «обожают ложь и вожделеют злата и драгоценностей неуемным алчением, хотя не могут ни воспользоваться, ни насладиться ими», говоря словами «утраченного сказания». Глорунд оставляет за собою запустение и разор:
Вся земля превратилась в бесплодную пустыню и на мили и мили вокруг древних пещер родотлим была разорена и изрыта, а деревья – поломаны или пригнуты к земле. К холмам уводила черная выжженная полоса, а почву испещрили громадные следы, что оставил, проползая, гнусный змий.
Тем самым, особая способность Глорунда – это сводить на нет красоту и истину, либо уничтожая их, либо фактически обесценивая. Грабеж сокровищ, осквернение природы и любовь к иронии – это все об одном и том же.
Более разительного контраста со «Сказанием о Тинувиэли» невозможно и вообразить. Берен способен обратить насмешку против нее самой, но насмешка портит и искажает любое достижение Турина. Эльфийские влюбленные сумели бежать из всех тюрем, но Урин покидает Ангбанд только по воле Мелько, спустя много лет немыслимой психологической пытки. Тинувиэль может укрыться под своим колдовским плащом, а Берен – сменить обличие, но Турин способен лишь взять себе иное имя. Просто-таки слышишь смех Глорунда, когда, в преддверии непреднамеренного кровосмешения, Турин превозносит свою дальновидность, беря себе псевдоним Турамбар, ‘Победитель Судьбы’: «ибо ло! я одолел злой рок, опутывавший мне ноги». Подразумевается, что если бы он назвал Ниниэли свое подлинное имя, к ней бы вернулась память и удалось бы избежать несчастья.
Но тьма разделила семьи, друзей и влюбленных (что, конечно же, отчасти отражает собственный военный опыт Толкина). Толкин это подчеркивает одним росчерком мифографа в сцене, где Ниниэль и Мавуин встречаются взглядом с Глорундом: «затмился их разум, и мнилось им, будто бредут они ощупью в нескончаемых коридорах тьмы и не находят более друг друга, а на зов откликается лишь слабое эхо, и нет ни проблеска света».
Здесь повествование разделяется – сперва рассказывается о Турине, а затем, в пространном ретроспективном фрагменте, о его матери и сестре – по мере того как брат с сестрой движутся навстречу своему столкновению. Тем самым читательское неведение сменяется гораздо более гнетущим знанием. Нам дано ощутить беспомощное горе Урина, пытка которого состоит в том, чтобы с высокого места обзора наблюдать, как проклятие медленно уничтожает его семью. В душераздирающей сцене, предшествующей встрече обреченных брата с сестрой, Турин так же обездвижен Глорундом, пока орки уводят эльфийскую деву, которая могла бы стать его собственной Тинувиэлью:
В этой горемычной толпе стояла объятая ужасом Файливрин, и простирала она руки к Турину, но Турин был скован драконьими чарами, ибо взгляд этого чудовища, как у многих его собратьев, заключал в себе гнусную магию, и обратил он мускулы Турина словно бы в камень, ибо глядел змий Турину в глаза, так что тот не в силах был отвести взор, и воля его иссякла, и не мог он двинуться по своему желанию, однако ж слышал и видел. <…> И вот орки погнали толпу рабов прочь, и сердце его разбилось при виде этого, но стронуться с места он не мог, и бледное лицо Файливрин
