Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт

в «Утраченных сказаниях»:

Тщетно трубит Улмо, а Уин лопастями своего непомерного хвоста баламутит моря, поднимая яростный шторм, ибо туда призывает ныне Оссэ всевозможные глубоководные создания, что только строят себе дом и жилище в виде твердой оболочки; их помещает он в основание острова: были там разнообразные кораллы, и морские желуди, и губки, подобные камню. <…> … Прочно укрепился остров в самых пустынных водах мира.

Когда же Эриол высаживается на берег, чтобы выслушать «утраченные сказания», Одинокому острову предстоит еще одно, заключительное путешествие к его нынешнему местонахождению у самого побережья Европы.

Покидая свою родину у Вод Пробуждения ради лучшей жизни в земном раю Эльфийского дома, эльфы повторяют ту же последовательность, что и Валар, которые сошли с небес ради своего первого рая в центре мира. Эта любопытная повторяющаяся схема, существенно отличная от иудеохристианского мифа об Эдеме, представляется не столь удивительной в контексте скитаний самого Толкина, в особенности же его идиллического детства, проведенного в Англии, в Западном Мидленде, после переезда из Южной Африки, – это был «дом, вероятно, тем более для меня эмоционально пронзительный, что родился я не в нем». Нельзя сказать, что мифология создавалась «про» его собственную жизнь; но, как любой художник, Толкин вкладывал в свое творение свои ценности. Для Валар и эльфов дом – это благословение обретенное, а не унаследованное. Более того, никакой рай нельзя воспринимать как нечто само собою разумеющееся. Толкиновское чувство дома не было безмятежным: его собственная сельская идиллия вскорости осталась в прошлом, сменившись промышленным Бирмингемом; он потерял обоих родителей; а с 1911 года ни в одном месте дольше, чем на несколько месяцев, не задерживался. В его мифологии Мелько уничтожает и рай божественных сущностей, и рай фэйри.

Но эльфы обнаруживают, что в их райском саду уже рыщет змей-искуситель. К тому моменту как они прибыли в Валинор, Мелько, давно ввергнутый в темницу, якобы раскаялся и был выпущен на свободу. Верный лишь своему собственному первоначальному духу, Мелько снова дает выход злобе через зависть к другим созданиям – на сей раз к эльдар, чье искусство подражает божественному творчеству, создавшему этот зеленый и цветущий мир. В стихотворении Толкина «Кортирион среди дерев» фэйри поют, «вплетая в песнь созвездий – шум листвы», а в «Падении Гондолина» геральдика эльфийских ратей напрямую связана с природой. Номы Кора творят самоцветы мира с помощью характерно эльфийской науки, способной заполнить камни разнообразными проявлениями света. Возжелав творений этого бьющего через край гения, Мелько грабит сокровищницу номов, уничтожает Дерева – и одержимые жаждой мести номы пускаются в погоню за врагом и оказываются в Великих землях, где и происходят все остальные события «Утраченных сказаний».

Однако номы пали – творческое начало в них сменилось духом собственничества; Мелько подстрекнул их к бунту против Валар, а те закрыли для них Валинор, так что возвратиться изгнанники могут только Дорогой Смерти. До сих пор история эта – толкиновский вариант «Потерянного рая»: история о падении в небесах, предвосхищающем падение на земле. Эта последовательность воплощает в себе раннюю честолюбивую мечту Толкина (как он впоследствии описал ее Мильтону Уолдмену) изобразить «глобальное и космогоническое» на «обширном фоне» своей мифологии для Англии.

На противоположной чаше весов, на уровне «романтической волшебной сказки… в соприкосновении своем с землей» находится «Сказание о Тинувиэли», действие которого происходит в Великих землях какое-то время спустя после того, как Валар вернули свет всему миру, создав Солнце и Луну. В «Тинувиэли», в черновом виде набросанной летом 1917 года и вдохновленной прогулкой среди «болиголовов» Руса вдвоем с Эдит, есть и история любви, и лесные фэйри, и комические эпизоды, разворачивающиеся на кухне у Князя Котов. Но при всей своей беззаботной веселости это «утраченное сказание» оказывается ближе всего к диапазону тональностей «Властелина Колец» и в конечном счете обретает торжественную серьезность мифа. Толкин издавна ценил и любил диалог между низким и высоким: его отзыв о поэте-мистике Фрэнсисе Томпсоне в 1914 году идеально подходит и к толкиновским произведениям: «Начать до́лжно с причудливо-эльфийского и нежного и продвигаться к глубокому: сперва послушайте скрипку и флейту, а потом научитесь внимать органному созвучию бытия».

Описывая королевство Артанор, лес, где фэйри охотятся и пируют, а незваный гость оказывается сбит с толку или заколдован, Толкин опровергает шекспировское представление об эльфах и фэйри как о легкомысленных, миниатюрных озорниках и бедокурах. Сперва он восстанавливает достоинство королевы фэйри, которая нелестно представлена в трагедии «Ромео и Джульетта» как причудница Маб, вызывающая иллюзорные сны:

Она в упряжке из мельчайших мошекКатается у спящих по носам.В ее повозке спицы у колесИз длинных сделаны паучьих лапок;Из крыльев травяной кобылки – фартук;Постромки – из тончайшей паутины…[117]

Именно такие образы заставили Толкина призвать «чуму на Уилла Шекспира с его треклятыми паутинками» – за опошление Фаэри. Его собственная королева фэйри, таинственная Гвенделинг, не столь декоративна и более осязаема, пусть и исполнена тайны; за нею словно свита следуют соловьи, и она наделена божественной властью навевать сон:

Хрупкой и темноволосой была она, бледна и светла лицом, но ярко сияли бездонные глаза ее, и прекрасные, зыбкие, как туман, одежды – черные, расшитые блестящими гагатами и украшенные серебряным поясом, облекали ее стан. Когда пела она либо кружилась в танце, сон и забытье нисходили на вас, одурманивая разум. Воистину, была она духом, покинувшим сады Лориэна…

Гвенделинг, одна из первородных духов, последовавших за Валар в мир, становится королевой фэйри благодаря своему браку с Тинвелинтом – изначальным предводителем третьего эльфийского племени. Их дочь Тинувиэль наследует не только красоту и атрибуты Гвенделинг, но также – в этом наиболее чудотворном из толкиновских сказаний – ее колдовскую силу. Но это еще и любовная история – в которой любовь, приковавшая к месту и преобразившая скитальца Берена, когда он видит среди болиголовов танцующую Тинувиэль, кажется своего рода магией. Ее первый враг – это не демонические силы, но предубеждение и насмешки. Тинвелинт смотрит на нома-Берена с подозрением, поскольку народ номов пребывает в рабстве у Мелько[118]. Когда Берен просит у короля руки его дочери, тот назначает ему испытание, кажущееся невыполнимым: Берен должен принести ему один из трех Сильмарилей, несравненных шедевров, созданных ювелирным мастерством номов: теперь эти камни сияют в короне Мелько. Тинвелинту кажется, что добыть их невозможно, и он просто-напросто подразумевает «нет»; но Берен воспринимает задание буквально и задерживается лишь для того, чтобы отметить, как дешево король ценит свою дочь. Его поход за Сильмарилем – это еще и стремление ниспровергнуть уничижительную иронию и утвердить истинные ценности.

Попытка Толкина «реконструировать» утраченные сказания на основе уцелевших фрагментов – например, восстановить величественное достоинство королевы фэйри