Толкин и Великая война. На пороге Средиземья - Джон Гарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В совокупности с «Утраченными сказаниями» идея этого «свободного дара» проливает свет на загадку о том, как именно диссонанс Мелько способен сделать еще более достойной «Жизнь – чтобы прожить ее». Здесь можно провести параллель с явлением, которое Толкин находил глубоко трогательным: «облагораживание низкого» через тяготы и страх. «В путешествии достаточно долгом, чтобы обеспечить какие-никакие тяготы, от неудобств до страха, – написал Толкин однажды, прозрачно намекая на Великую войну, – перемена в хорошо знакомых по “обыденной жизни” спутниках (и в самом себе) зачастую просто поражает». Потенциал для такой перемены или облагораживания перед лицом опасности лежит в основе изображения всех его персонажей. Именно это уравнение, посредством которого отдельные личности оказываются куда бо́льшим, нежели сумма всех их составляющих, выводит их за пределы, предусмотренные Музыкой, к совершенно непредвиденной цели. Тем самым в толкиновском легендариуме маленькие и слабые возвышаются и сотрясают основы мира, воплощая в себе то, что сам Толкин назвал «тайной жизнью творения и той составляющей частью, неведомой никому из мудрых, кроме Единого, которую привносят в Драму Дети Господни».
Люди в этой дохристианской мифологии не могут сознательно пребывать в общении с Творцом посредством таинств и молитвы, но, неведомо для себя, прозревают Его в величии природы. Туор и Эриол зачарованы непредсказуемым, чуждым морем, поскольку «и поныне живет в воде более глубокое эхо Музыки Айнур, нежели в любой другой материи, что только есть в мире, и в нынешние позднейшие времена многие из Сынов Людей неустанно и жадно внимают голосу Моря и жаждут сами не ведая чего». То, чего они безотчетно жаждут, – это вечная жизнь в небесах. Это тоска по дому: души людей переживут мир, в котором умирают их тела.
Один из наиболее радикальных творческих прорывов Толкина состоял в том, чтобы взглянуть на этот догмат веры в перспективе, поместив человеческих персонажей в картину, в которой ключевую роль играет – более того, которую написала – иная, родственная раса с отдельной судьбой. В глазах Свифта человеческая жажда бессмертия была сумасбродством, которое он безжалостно высмеивал в струльдбруггах. Толкин придерживался более сочувственного взгляда: он считал, что бессмертие и впрямь заложено в нашей природе, а человеческое сумасбродство заключалось лишь в ошибочном стремлении к простой неизменности во плоти. Начиная с самых ранних своих сочинений и далее Толкин оставлял без ответа вопрос о том, что станется с эльфами после Финала, – их судьба представляла собою неразрешимую загадку. Сами они, по-видимому, считали, что бытие их закончится вместе с миром и на блаженство в небесах Илуватара не надеялись. Смерть, как писал Толкин позже, была «Даром Илуватара» людям и выводила их в жизнь вечную, которая больше, чем просто долгожительство. Тем самым, воскресение Берена и Тинувиэли может показаться удручающе кратким в сравнении с земным сроком жизни, который они могли бы прожить как эльфы, но косвенным образом их вторая смерть даст им то, чего не могут обрести прочие эльфы: будущее «за пределами стен мира». В восприятии Толкина это – окончательное освобождение.
Весна, лето и многовековая осень эльфов могут восприниматься как осуществление внутреннего потенциала творения, но осуществление столь же ограниченное и ущербное, как и сам конечный мир. Если не считать всего того, что они узнали об эльфийском искусстве и благодати, люди остаются «путниками в ночи», которых мы впервые повстречали в «Песни Арьядора», стихотворении 1915 года. Между тем несовершенные боги под началом единого Бога обречены потерпеть крах в своих заботах о мире. Так что один из рассказчиков «Утраченных сказаний» заявляет, что Валар следовало выступить на войну против Мелько сразу после уничтожения Двух Дерев, и многозначительно добавляет: «И как знать, придет ли когда-нибудь от них снова спасение мира и освобождение эльфов и людей? Есть и такие, кто шепчет, будто это не так и надежда живет лишь в дальней земле людей, но как так может быть, я не ведаю». По всей видимости, подразумевается, что неудача ангельских представителей Господних в итоге итогов подготовит почву для прямого вмешательства Господа – пришествия Христа.
«Утраченные сказания» неуклонно разрастались. Работа над этимологическими карточками для «Оксфордского словаря английского языка» в Старом Эшмолеанском здании занимала примерно полдня, не больше, и хотя Толкин также начал давать частные уроки древнеанглийского, зарабатывал он ими недостаточно, чтобы уйти из штата словаря – это случилось только весной 1920 года. В конце лета 1919 года семья съехала с Сент-Джон-стрит; Толкин еще не вполне поправился и получал небольшую военную пенсию; но, в сравнении с предшествующими и последующими годами, это была безмятежная интерлюдия, когда он без помех предавался творчеству.
Однако Толкин так и не написал «утраченные сказания», описывающие рождение людей, Битву Бессчетных Слез, плавание Эаренделя, изгнание Мелько, Исход и Битву на Высокой Пустоши. Полное изложение этих событий откладывалось до тех пор, пока автор не найдет иную форму для мифологии, а некоторые их эпизоды так и не были описаны. К началу 1920-х годов обнаружились проблемы, требующие решения, и авторские концепции изменились – лингвистические основы мифологии не в последнюю очередь. Толкин продолжал шлифовать свои придуманные языки и кропотливо видоизменял их внутреннюю историю, а также их фонологические и морфологические принципы (так, например, в языке номов множественное число теперь образовывалось, как правило, посредством не добавления суффиксов, а переогласовок, как в редких случаях в английском, – таких, как, например, в foot/feet)[119]. Он перерабатывал, переписывал и перекраивал уже написанные «утраченные сказания». Эриол превратился в Эльфвине, морехода из англосаксонской Англии XI века. Теперь Толкин представлял себе эльфийский Тол Эрессеа как совершенно отдельный остров на западе. А еще он принялся перелагать историю Турамбара в виде длинной эпической поэмы.
Завершению «Книги утраченных сказаний» мешали и другие препятствия практического свойства. 1920 год наконец-то ознаменовал начало академической карьеры Толкина, отложенной из-за войны: он получил должность в Лидском университете, где энергично взялся за разработку программы обучения на английском факультете. Одновременно он в ходе долгой и скрупулезной работы составил «Словарь среднеанглийского языка» – для антологии под редакцией Кеннета Сайзема, своего бывшего оксфордского наставника. Когда эта книга увидела свет в 1922 году Толкин уже работал над новым изданием аллитерационной среднеанглийской поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» в соавторстве с Э. В. Гордоном, своим коллегой
