Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

Сел к столу.

— Где тут у тебя розетка?

Магнитофон включил.

Ковальский — теперь уже чистенький, аккуратный, успевший заморить червячка — напротив устроился…

— Что случилось? Давай говори, — предложил Ловягин. Сам приготовился слушать. Станиславыч снова повторил свой сомнительный рассказ. Как возвращался от знакомой, за полчаса до закрытия метро, как остановилась около него «скорая»… Про санитара, который предложил подбросить по пути…

— Потом в больницу привезли…

— Где больница? Какая? — майор Ловягин прямо вперед подался, вперился взглядом.

Глаза его были водянистыми, в таких и утонуть недолго: зазеваешься и расшибешься башкой об дно. Сам маленький, а руки — здоровенные…

— Да где ж мне знать, — изумился Станиславыч, — они же в «скорой» окна занавесками прикрыли…

— Да ты ж говоришь, — сбежал оттуда…

— Конечно сбежал, — обиделся Ковальский, — не сбежал бы, с вами бы не разговаривал.

Майор вытянул вперед нижнюю челюсть в насмешливой улыбке.

— Ты вот лучше скажи, Андрей Станиславович, — по имени отчеству, но вместе с тем уж больно пренебрежительно спросил майор. — Сколько вот ты хватил, когда у бабешечки своей сидел?

— Да ерунду, — обиделся Станиславович. — Сто грамм, а потом еще пятьдесят?

Майор постучал пальцами по столу:

— Сам считал? Не сбился?

— А чего сбиваться то было? — вдруг почувствовал отчаянье — ему не верят — Ковальский.

— Ну, а если сбежал, как не посмотрел откуда? — усмехнулся Ловягин. — Не Берлин ведь, все же — Москва? Ты сам-то давно в Москве?

— Сорок лет!

— Видал? — насмешливо кинул майор, — значит город тебе знаком столица наша?

Напрасно Ковальский демонстрировал скрепку, которой замок открыл, описывал, как выбрался через окно и, взобравшись на мусорный ящик, перелез через кирпичную кладку.

— Да подожди ты… Слова не дашь сказать… Ты в инопланетян веришь? Нет? — Ловягин продолжил. — Вот и я тоже.

Он продолжал демонстрировать недоверчивость, скетициэм, но внутренне был совершенно убежден: все было так, как Ковальский рассказал.

К нему стекалась вся информация о расчлененных трупах. Но, как опытный оперативный работник, он оставлял себе только те материалы, что не требовали особо долгих и муторных хлопот и могли оказаться перспективными. Остальное — под любыми предлогами тут же, через начальство, шли менее расторопным коллегам.

Без сомнения, ночью по городу кружил таинственный «амбуланс», подбиравший на улицах одиночек бомжей и пьяниц…

Это был второй сигнал.

До этого несколько дней назад в 137 отделение милиции в Бирюлево позвонил некий бомж, а в прошлом москвич, потерявший столичную прописку.

В сообщении, на первый взгляд, не было ничего тревожного: пока он на несколько минут оставил приятеля, чтобы сбегать за водкой, того увезла необычная по виду «скорая».

Ни на другой день, ни через неделю приятель так и не появился. На все обращения по «03» и в справочно- информационный Центр ответ был один: никаких сведений об этом случае не имеется.

Без сомнения, в обоих случаях был все тот же «амбуланс».

А сколько раз преступникам благополучно сходило все с рук? На этот вопрос никто не мог ответить.

Тот сигнал, из 137-го отделения, Ловягин не оставил у себя — передал напарнику Чернышева: пусть подработает…

— Ладно, Андрей Станиславович, — он выключил микрофон. — Поехали к нам, на месте будет виднее.

Снова Ковальского привезли в контору уже на ментовской машине после обеда. И не в 34-ое, а на Шаболовку, в Региональное Управление по организованной преступности, в РУОП.

Майор куда-то звонил, несколько раз надолго исчезал. Потом возвращался, Станиславович прождал его у кабинета чуть не час.

Откуда было ему знать, что майор согласовывает с начальством вопрос кому передать Ковальского с его историей.

— Брать в производство каждый сигнал — значит связывать себе руки! А нам важнее сейчас общая картина этих преступлений по городу. Пока лишь анализ. Вот, когда процесс внезапно пойдет, мы сразу все и двинем. Все у нас будет под рукой, любая информация…

Когда Ловягин появился, лицо его светилось довольной улыбкой.

— Ну вот, Андрей Станиславович! Рассказ твой, оказывается, совсем не про нас…

Ковальский аж задохнулся от возмущения: это что значит, — не про них? А про кого же?

Но Ловягин, подняв руку, остановил его:

— Да подожди ты… Слова не дашь сказать. Есть у меня мыслишка полезная…

И замолчал.

Ковальский, насторожившись, ждал. Майор, словно отталкивая от себя все сомнения, наконец, произнес:

— Тут одна группа работает. Я думаю, рассказ твой… Ну, прямо находка для них…

Станиславыч не верил ни единому его слову. Но майор набрал какой — то номер и спросил:

— Мне майора Чернышева. Когда будет?

Он посмотрел на Ковальского, потом на часы, повесил трубку:

— Через час — полтора появится. Хочешь ждать или домой поедешь, а мы тебя вызвоним?

Но Станиславыч был упрям и домой ехать отказался.

— Ждать буду…

6

Опыт подсказывал Чернышеву, что их загнало в тупик. Путь из тупика мог быть только назад — снова к месту происшествия, в квартиру где был убит Ли, к его соседям…

К инвалиду в коляске, что в доме напротив, к «Телеглазу»!

Чернышев так и сделал.

Снова поднялся на этаж. Опять, как и в первый раз, постучал в дверь, и перед ним снова возник его сверстник в инвалидной коляске.

Желтовато — серое лицо. Яростный пристальный взгляд.

— Я думал уже не появишься?!

— Некогда, братан. Как ты?

— Я то в порядке. Не нашел, кто китайца пристрелил?

— Нет, пока. Думал, у тебя что есть.

— А ты не ошибся! — он постучал рукой по коляске. — Вспомнил. Может, тебе и сгодится? Когда «коты», что проститутку привозили, отъехали, минут этак через десять, я заметил на другой стороне «скорую». К кому — то приехала…

Виктор задумался.

— «Скорая»? А в ней?

— Не видел… Может, упустил…

Они помолчали.

«Телеглаз» вопросительно поглядывал на Виктора, тот улыбнулся.

— Может оказаться важным, может нет. Но все равно спасибо…

— Это не все. «Скорая» была какая-то необычная. Я таких и не видел. Явно иностранная. Сзади двери двустворчатые, два окошка. Под одним запаска новая.

— Слушай, а что если я попрошу тебя поездить с нами показать похожую… — решился Виктор. — Сможешь, а?

— Думаю, что да, — пожал тот плечами.

Виктор внимательно на него посмотрел:

— Не трудно будет?

— Из дому выехать? — почти задохнувшись, спросил тот. — И просить не надо…

Виктор протянул ему руку:

— Завтра мы у тебя…

Он вышел, но еще постоял в подъезде пару минут. Ему надо было отойти. Сбросить с себя груз перенапряжения. Больше ого, — вернуться из той дальней командировки, откуда если и возвращаешься, то начисто разбитый выпотрошенный.

Утром к «телеглазу» нагрянула вся троица.

Сначала свезли каляску вниз на лифте, потом подняли в специально взятый с этой целью милицейский «газик».

Сам герой дня заметно волновался: на короткое время он снова оказывался «в спарке» с напарником — равным и необходимым…

Каждый из троих уделял ему внимание: даже смуглый симпатичный малый, которого он сначала принялся за кавказца, а потом разглядел — кавказского там ничего нет: оказалось, израильтянин.

Поехали сначала на Арбат, в Платную перевозку больных. Чернышев, в первую очередь, подумал о ней, услышая об «иномарке».

Но нет! Прокол!

В Институте скорой помощи имени Склифосовского — тоже неудача. Подались к метро «Темирязевская» к президентскому Оздоровительному Центру результат тот же.

По предложению Анастасии поставили «газик» на Садовом, в районе Триумфаальной площади. Стали ждать. Куда там…

Чернышеву пришла в голову удачная мысль:

— А не закатиться ли нам позавтракать. У меня, например, с утра ничего ничего во рту не было…

Подъехали к «Софии». Благо ресторан был в нескольких десятках метров. Вынесли инвалидную коляску, помогли «Телегазу» помогли ему вьехать внутрь.

На них оборачивались.

Никто, правда, ни слова не сказал, но все взгляды посетителей были прикованы к ним, к инвалидной коляске, которую они вкатили в зал. К столу.

На лицах читалось даже — скрытое, но вежливое осуждение, будто эти четверо сделали что — то не соответствующее правилам приличия.

Кроме израильтянина никто из четверки другого и не ожидал.

Не выставлять на общее обозрение инвалидов, больных и стариков стало нормой. Только сами странные посетители никакого внимания на это не обращали. Осторожно вытащили «телеглаза» из коляски и бережно усадили за стол.

С официантом беседовал Крончер: у них, у иностранцев, это лучше получалось. И долларов больше, и язык, соответственно, развязан.