Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

Яйцо в мешочке, два хрустящих тостика с итальянской горгонзолой, стакан мангового сока. Все было выверено по таблице калорийности. Никаких излишеств в еде он себе не позволял.

Обстукивая легенькими ударами ложечки яичную скорлупу, — он делал это, надо сказать, просто артистически, — Панадис думал о предстоящем разговоре с Рындиным.

Этот человек вызывал у него странное, настораживающее чувство. От него исходил острый запах угрозы. Где — то внутри, в непостижимой глубине, за иконописной внешностью и элегантным костюмом, замерла, притаившись, опасность.

Нет сомнения — это жестокий и опасный хищник. Но он, Панадис, охотник, а охотника отличает не сила, не вес, даже не быстрота — все равно быстрее пули не будешь! — а интеллект.

Он задавит его интеллектом…

Панадис посолил содержимое, набрал в ложечку тягучую и не сварившуюся массу и втянул ее себе в рот. Потом осторожненько, откусил очень небольшой, как учат диетологи, кусочек тоста и стал его тщательно прожевывать.

Неподалеку сидели две дамы среднего возраста, и Панадис начал строить одной из них глазки. Делал он это почти автома тически, думая совсем о другом.

Чень недаром сразу же разглядел в нем, Панадисе, глубокий интеллект. Просто так, перед чужим человеком он не стал бы развивать целую философскую концепцию о преступлении, как таковом, и его трансформации во времени. Возможно, китайцы — вообще, склонны к философии, и толкает их к этому буддизм с его миросозерцанием.

И все — таки, интеллект, если на то пошло, — не только умение разглядывать и сравнивать. Это еще и способность точно рассчитывать. Как шахматист просчитывают ходы противника перед тем, как начать свою выигрышную комбинацию. В чем-чем, а уж в этом с ним, с Панадисом, мало кто сравнится…

Он подчеркнуто элегантно вытер губы белоснежной салфеткой и отпил манговый сок из стакана. Своим манерам он учился на французских фильмах. Нет — нет, — не на американских, а именно на французских: они более непосредственны и изящны…

Дамы встали из — за столика, и одна из них даже наградила Панадиса насмешливым взглядом. Это ее личное дело: такими мужчинами, как Панадис, не бросаются. Неизвестно еще, кто потерял. Панадис слегка похлопал в ладоши, подошел верткий официант.

— Спасибо, было очень вкусно, милый друг, — сказал он, оставив на столе чаевые.

Оделся, спустился вниз. Здесь не успел он поднять руку, как к нему подъехал таксисит. Панадис не без тщеславия подумал о том, что сам вид его говорит о солидности и надежности. Таксисты в этом отношении — точнейший дозиметр.

В машине он подвел итог мыслям: философы мыслят абстракциями, однако Чень продемонстрировал недюжиный практический расчет. Нет сомнений: он его засветил намеренно. Чтобы таким образом лишить возможности выбора. Теперь его у Панадиса, просто нет. Рекетиры знают, что он заказывал их вместе с Ченем, а коли так, — нет сомнения, что очень скоро об этом узнает и Рындин. Ведь возможностей получать информацию у этого порочного московского красавца куда больше, чем у пекинца Ченя.

Чень не станет укрывать какого-то Панадиса своей шкурой: с чего ему рисковать? А остаться один на один с Рындином, когда он обо всем узнает со стороны — все равно, что прилечь вздремнуть в клетке с тигром…

Но Панадис уже просчитал все возможные варианты и выбрал наиболее удачный. Возможность ошибки была сведена к минимуму. Риск? Кто не рискует, тот не выигрывает…

Остановив такси недалеко от обнесенного оградой особняка медицинского Центра «Милосердие, 97», Панадис вышел.

Убедившись, что за ним не наблюдают, он подошел к КПП, нажал кнопку «интеркома».

— Доктор Панадис, — хорошо обкатанным голосом произнес он, — доктор Рындин меня ждет…

Металлическая дверца открылась, мимо секьюрити и его монитора Панадис прошел внутрь.

Справа, в углу двора, у гаража, трудились несколько работяг. Шофер «амбуланса», скорой помощи разговаривал с высоким, в белом халате санитаром.

Панадис поднялся по ступенькам к двери особняка. Несколько мгновений его пристально разглядывали в глазок, наконец открылась входная дверь. Панадис очутился на широкой выложенной мрамором лестнице с темными, хорошо отлакированны ми перилами, и, одолев еще один пролет, оказался в приемной Рындина.

Стены здесь были заново выкрашены, новая люстра в распечатанной коробке лежала у стола секретаря, а в простенке бросался в глаза огромный аквариум с песком и ракушками на дне. пока — без воды и рыб.

Вобщем, несмотря на усилия ремонтников, следы разгрома все еще были видны.

— Разрешите? — манерно спросил панадис, открывая дверь.

— Да, да. входите, — Рындин встретил его в дверях. — Тут мы затеяли небольшой ремонт…

В кабинете не было стола, стояли только новые итальянские кресла: их явно привезли сюда накануне, а, может, и сегодня утром. У окна на картонных коробках покился компьютер.

— Коньяк? Кофе?

Чай? — деловито спросил Рындин.

— Кофе, — томно, с намеком на интимность произнес Панадис.

Рындин подошел к двери, сказал несколько слов кому-то в приемной. Вернулся к Панадису.

— Мы уже заканчиваем обустраиваться, — бросил, как ни в чем не бывало, — но все равно придется удовольствоваться пока вот этой тумбочкой…

Он показал на столик для принтера.

Панадис замахал руками:

— Что вы, что вы, какая разница…

— Как поживает профессор Бреннер? — небрежно осведомился Рындин. Спасибо! Вам от него большой привет…

В дверь в это время постучали. Высокий мрачноватый секьюрити внес чашечки с кофе.

Несколько минут они молча пили. Кофе оказался натураль ным, отменно заваренным.

Рындин вел себя так, что Панадис просто вынужден был все время проявлять инициативу.

— Можно у вас здесь спокойно разговаривать?

Рындин кивнул:

— Мы только вчера проверили…

— Я бы предпочел выйти… — Панадис старался не выпячивать свою осторожность. В кабинете могли быть установлены скрытые записывающие устройства. — Мы наверняка тут кому-то будем мешать…

Рындин бросил на него беглый взгляд:

— Я, к сожалению, должен кое с кем встретиться… Если у вас есть время, вы можете меня немножко проводить.

Лицо Панадиса излучало озабоченность: им ведь предстоял важный, вполне конфеденциальный разговор.

Они спустились по лестнице, прошли по дорожке к проходной. По дороге взгляд Панадиса снова наткнулся на машину «скорой» помощи. Она стояла теперь у самой дорожки. На ветровом стекле ее болтался популярный когда-то мультфильмовский зеленый Крокодил Гена.

— Чего — то снегоочиститель заедает, — озабоченно сказал человек постарше санитару.

Увидев Рындина, оба вытянулись.

— Здрасьте, Олег Алексеевич…

Они остановились в конце двора, рядом с «мерседесом» Рындина.

— Я думаю, нам лучше поговорить здесь, чем в машине, — вопросительно взглянул на него Панадис.

— Чтож, — Рындин чуть прищурился. — Как вам угодно…

— Я хотел вас кое о чем предупредить, — доверительным тоном тоном начал Панадис.

Рындин развернулся в его сторону, но не произнес ни слова.

— Мне известно, кто устроил побоище в вашем Центре…

В глазах Рындина отсвечивали льдистые искорки.

— Мне нелегко было пойти на это признание, доктор Рындин, но я счел это своим моральным долгом…

В голосе Панадиса звучали приличествующие моменту сожале ние и скорбь. Рындин по-прежнему молчал…

— Есть какая-то граница, которую порядочный человек не может пересечь…

Рындин слушал.

— Это может показаться непорядочным, но когда я узнал обо всех подробностях, я решил, что настоящая порядочность обязывает меня рассказать вам обо всем. Ведь если человек понимает, что он ошибался, он исправляет свою ошибку…

Опять ни слова в ответ.

— Вместо того, чтобы скооперироваться с вами, эти люди решили разрушить ваш бизнес. Все сделано в чисто азиатском стиле. Ведь этот китаец — Чень, он…

— Китаец? — изобразил холодное удивление Рындин. — Вы ведь говорили, что работаете в Эстонии. С этим израильским профессором…

— Трансплантанты, которыми мы работали, шли из Китая, — поспешно вставил Панадис.

— Ясно, — хмынул Рындин и бросмл безразличным тоном, — Не будем об этом…

Он щелчком на дистанции снял блокировку «мерседеса».

— Садитесь, я подвезу вас, куда вам надо…

Уже сидя за рулем, он нажал на кнопку и открыл правую дверцу.

— Спасибо, я к себе. В гостиницу.

Панадис, поправив полупальто, расположился в суперудобном кресле. У него с души спал камень: самое неприятное — позади…

Вечно разгуливать по минному полю беззаконности Олег Рындин не собирался.

Дело не в риске, — он был бы на него готов, а в отсутствии целей, как таковых. Он ведь не родился преступником, и у него, как он считал, — нормальные вкусы и потребности. Нет — нет, он, Олег Рындин, займется чем-то совсем иным… Хотя бы, той же политикой… А почему, собственно, нет?… И уж он преуспеет в ней: уж будьте уверены! Потому что ему свойственны воля и дерзость. Жесткие принципы и, что еще важнее, — желание дать другим то, чего лишен был сам.