Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

— Кулинарный техникум…

Внезапно что-то цепкое, от чего не отмахнуться вдруг приходит на ум и он, чтобы скорее с этим покончить, спрашивает:

— Небось, друзья этого китайца тоже потом тебя спрашивали как и что…

Словно сбегу наталкнувшись на внезапное препятствие, она отвечет почти машинально:

— Один только. Чень…

— Спросил, кто тебя привез. А ты что?

— А че мне? Сказала: ребята из охранного агентства. Из «Саламандры»… Смена Александра Борисовича!..

Алекс снова вышел на станции метро «Академическая». Дорога ему была уже хорошо знакома. Ресторан с южноазиатской кухней кухней справа, слева универмаг…

Тот же дом с сеткой, машины с красными, дипломатическими номерами, дежурный секьюрити с борцовской шеей в пятнистой куртке.

А вот и шестой этаж, уже знакомая дверь.

На звонок дверь открыл генерал, улыбнулся и пропустил гостя вперед…

Алекс прошел в кабинет, бросил взгляд накнижные полки и все те же фотографии на стене, уселся в кресло и вздохнул.

Отчет о результатах командировки в Янги-Юль не занял у него много времени.

— Чень в Москве, Не исключено, что Чернышев и Анастасия на него снова выйдут. Может, даже через медицинский центр.

Генерал, как и в первый раз, смотрел на Крончера и одно временно сквозь него. Теперь, когда Алекс знал, что один глаз у него — стеклянный, ему уже не хотелось оборачиваться и проверять: кто там, сзади?

— Господин генерал, а что с профессором Бреннером? Он еще здесь?

Хозяин дома вздохнул. Потом поморщился и испытующе поглядел на Алекса:

— Не люблю таких птиц. Наверное потому, что для нас, полицейских, черное — это черное, а белое — это белое. Ну, а если у тебя на белом непонятные темные полосы?..

— Его вызовут в полицию по возвращении?

— Он уже там, Алекс. В Израиле… Допросят — то его допросят, но ни нам, ни ему это ничего не даст… Он ничего не знает. Точнее — не хотел ни знать, ни слышать…

Хозяин квартиры задумчиво раскачивался в кресле.

— Вначале я думал — его сооблазнили деньги. Теперь понимаю, что не они для него главное… Он, видишь ли, разрабатывал новую идею: изменял ход пересадки. Кажется, — не без успеха… Когда я загнал его в угол, заявил, что если бы не поиск, медицина и сегодня была бы на уровне Парацельса…

Он следил за реакцией Алекса своим единственным глазом, который замечал все не хуже обоих. А может быть, даже лучше.

— Я заварю кофе…

Он вышел на кухню, и Алекс остался один. Посверкивая отражениями электрической лампы, лорнировали стекла полок с книгами. С журнального столика, как с темного зеркала, глядело его собственное изображение.

Вернулся генерал с туркой с дымящимся кофе, прошел к холодильнику и достал из фризера торт — мороженное. Резать его ножом было тяжело: тот скользил, отрезая слишком тонкие ломти.

— Он что, брал на работе отпуск? — навел Алекс своего собеседника на нужный след.

— Да, для операций в Эстонии — брал… Впрочем, все врачи его ранга делают в таких случаях то же самое…

Это и надо было Крончеру. Алекс кивнул: он как бы дал знать, что понял и сразу осведомился:

— Как вы думаете, по выполнению задания… Если моя работа в Москве признана будет удовлетворительной…

Генерал смотрел на него удивленно.

— Я могу расчитывать на недельный отпуск, господин генерал? Крончер бросил на него кроткий, спокойный взгляд и пошевелился в кресле.

— Полагаю, что да… Кстати, — спросил генерал, — если это не секрет: а где бы вы хотели провести свой отпуск? Дома? В Европе?

— Нет, здесь…

— Вам так понравилось в Москве?

— Я еще не был ни в одном музее…

— Ах да, — ни в одном музее! — пробормотал про себя генерал. — Ну чтож, я договорюсь, чтобы вам предоставили музейную неделю, — добавил он.

С минуту молчали оба, а потом последовал вопрос, который несколько озадачил Алекса.

— Как у вас с Чернышевыми? Знакомство формальное? Или проклевывается что- то вроде личных отношений?

Теперь, когда они трое — он, Чернышев и Анастасия — разузнали все друг о друге и, снюхавшись, втроем дурачат начальство, все для него упростилось.

Алекс и глазом не моргнул:

— Сегодня еще трудно что-то сказать…

— Не здесь ли живет лауреат литературных премий, поэт Анатолий Чернышев? — спросил Виктор, когда за дверью раздал ся голос отца. — Ну тебя…! — послышалось в ответ. Дверь открылась, и маленький, с редким седым хохолком на голове пожилой мужчина энергично запечатлел на небритом лице сына отцовский поцелуй.

— Знакомьтесь, Алекс Крончер… — подтолкнул впереди себя коллегу из Израиля Виктор.

— Крончер? — спросил, словно что — то припоминая, Чернышев- отец, отступая в прихожую. — Скажите, это не ваш род ственник — известный немецкий…

— Не его, папец! — перебил Виктор. — Его — родственники молятся у Стены Плача в Иерусалиме.

Отец несколько озадаченно посмотрел на сына, но что — то подсказало ему, что на этот раз его не разыгрывают.

Алекса провели в большую комнату, всю обставленную полками с книгами и обкленную фотографиями: Чернышев — старший со знаменитостями. С Гагариным. Ивом Монтаном. Евтушенко в голубой шубе. Со Славой Зайцевым. С Фиделем Кастро.

— Брежнева и Андропова мы убрали, — иронически кинул Алексу Виктор, не ко времени…

Отец не обижался. Встречаются же люди с таким характером…

В принципе, подумал Алекс, здоровый и необидный юмор — гарантия хороших взаимоотношений. Если люди относятся друг к другу слишком серьезно, любая соринка в глазу рано или поздно обязательно вырастает в бревно. А тогда ничего хорошего не жди.

— Давно ли вы знаете нашего Витеньку? — подыгрывая сыновьему тону спросил отец. — Он у нас из — за повышенного романтизма стал завзятым циником.

— Я этого пока не заметил, — улыбаясь ответил Алекс.

— Тогда у вас все впереди. Если будете стоять на голове, как он, лучшего и более верного друга не найдете…

Чуть прикрытая насмешкой нежность — лучший рецепт для решения проблемы отцов и детей. Каждый видит в другом ребенка, которому надо обяза тельно прощать его шалости.

Минут через десять в квартиру зашла и всю ее заполнила своим телом и голосом крупная, шумно охающая и хлопотливая женщина: мать Виктора, как оказалось, — единственного инфанта в семье.

Каждый ее жест и шаг были заряжены непосредственностью и добротой. Теми, что даются Б-гом, как талант, при рождении.

Любое зло рядом с такими людьми тает, как ледяная сосулька в рукаве теплой шубы.

— Витек! — запричитала она. — Как же ты не предупредил?! Почему не сказал, что придешь с товарищем? Отец, собирайся в магазин…

— Оставь, мать, — Виктор загородил дорогу отцу. — и без того у вас холодильник — как елисеевский магазин. Тащи, что есть…

— Ну, как вы этим обойдетесь?…

— А вот так, — подмигнул он Алексу.

Крончер не чувствовал той неловкости, какая обычно возникает в первый раз в чужом доме. Царившая здесь атмосфера была снисходительной и миролюбивой.

— Когда споры и конфликты отгорят, обиды ржавеют от времени, расхохотался, глядя на озадаченную физиономию гостя Виктор. — Это очень полезно для сохранения здоровой психики.

— Все зависит от возраста, — по-прежнему подыгрывая тону сына развел руками Чернышев-старший. — Амбиции разбивают об него, как об стенку, не только лоб, но и душу, и остаются только маленькие удовольствия: увидеть сыночка и внуков, чокнуться бокальчиками на днях рождений…

Вскоре их уже звали к столу.

Хозяйка накрыла его, как в дорогом и модном ресторане. Когда в доме появлялись гости, Чернышев-старший становился неумолим: из глубин буфета извлекались старомодные столовые приборы, на столе принимая парад рюмок и бокалов потел от усердия, хрустальный генерал — графин, а обилие блюд и закусок доказывало, что хотя придворная поэзия и обанкротилась, кое — что в ее сундуках все же еще осталось.

Крончера усадили по правую руку от хозяина, напротив увели ченных фотографий, на одной из которых молодой парень в форме десантника, удивительно похожий на Виктора, был снят рядом со знаменем части.

Чернышев — старший проследил за взглядом Крончера и напы жился от гордости, но сын тут же испортил ему праздник.

— Мой папа в детстве переживал, что не участвовал в боях против немцев: не пришлось по возрасту. Кстати, — если бы пришлось, он бы не относился к войне так романтично…

Но отец тут же взял реванш. Откуда-то сбоку, из секретера, появился альбом со стихами, которые писал Виктор в юности.

Алекс с удивлением узнал, что Виктор закончил английскую спецшколу и до седьмого класса еще играл на рояле. Что его любимыми писателями были американец — Хемингуэй и русский, о котором Алекс слышал впервые, — Андрей Платонов. К тому же, ока залось, что Виктор был дружен с теннисной ракеткой и даже участвовал в республиканских соревнованиях.