Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

Из кабинета раздались встрелы. Один, второй…

Сквозь развороченную дверь внутрь один за другим влетели слезоточивые заряды — десятое поколение пресловутой «черему хи».

— Выходи! Быстро…

Ответом был женский плач и задыхающийся кашель.

Ворвавшиеся внутрь люди с фонариками выволокли из кабине та яростно трущего глаза главу медицинского центра и его секретаря — заплаканную полуодетую молодую женщину, пытавшуюся промыть себе водой из вазы с цветами…

Пистолет Рындина выбили у него из рук, а один из нападавщих с кажущейся легкостью мгновенно вырубил и его самого Спа сителя. Теперь он в отключке валялся на полу в приемной.

— Ну, козел! — сказал старший, — по — видимому, — бригадир, — Ты нас запомнишь! Мы тебе сейчас такое устроим, всю жизнь будешь вспомиать…

Железный лом угодил в большой аквариум у окна. Звон стекла, звук хлынувшей воды, колотящиеся в мокрых водорослях рыбки…

— Понеслась! — послышался искаженный лихостью голос старшего.

Первый компьютер, рассыпавшись на куски, испускает свое выключенное электрическое дыхание, как живое сушество. За ним наступает очередь второго…

Дальше приходит черед факсов.

— По моджахедам, — огонь! — глухо взрывается голос старшого.

Автоматная очередь бьет по шкафам, дырявит дорогие карти ны на стенах, в клочья разносит хрустальную чешскую люстру, за которую заплачена тьма денег.

Нападающие работают сноровисто. Вывернутые из всех ящи ков дискеты исковерканы и изломаны каблуками. Антикварный письменный стол — любовь Рындина и его гор дость — жалобно, в предсмертной тоске трещит тонконо гий всеми костями и узорчатой спинкой: его перевернули и выламывают ножки.

Вазы и сувениры швыряют о стены. По разбитым факсам и те лефонам шаркают ноги в тяжелых ботинках. Один из малых в маске открывает дверь в туалет с душем и унитазом.

— Пусть в дырку ходит!

Слова его вызывают почти истерический хохот. Шутка в такой момент вдесятеро смешнее.

Малый сгибается, устанавливает миниатюрный пакет со взрывпакетом, поджигает шнур и закрывает дверь в туалет. Унитаз разлетается на куски.

Это даже уже не хохот: лай. Рычание?

Звонит телефон. Старшой берет трубку.

— Ну?!

Явно доволен услышанным.

— Скажи ему сам…

Он подносит к уху Рындина трубку своего сотового теле — фона и тот, медленно приходя в сознание, слышит:

— Мы еще тут попридержали двоих на проходной. Павленко и второй, с грузинской фамилией. К боссу шли. Компаньоны! Повели себя невежливо. Круто… Думаю, им прямой путь в травматологический путь. Он ведь открыт круглые сутки…

Рындин пытается вывернуться, достать ногой старшого, но в ответ получает несколько сильнейших, с оттяжкой уда ров. В пах. По голове. По ребрам…

Стекленея взглядом, старшой мычит:

— Ну, тварь! Мы тебя еще перевоспитаем…

Он показывает рукой на секретаря, Карину.

Дрожащую и подвывающую, ее подводят к окну. Задирают платье. Стаскивают тоненькие трусики. Раздвигают ноги…

Плачущая навзрыд женщина, люди в одинаковых масках и камуфляжах. Карнавал жестокости и насилия…

Граница между зверем и человеком в нем самом. И если он забывает об этом, он превращается в зверя…

Старшой подходит к неподвижно распластавшемуся на полу Рындину, расстегивает ширинку и начинает мочиться ему в лицо.

Рындин сжимает глаза, старается отстраниться от едкой, теплой струи.

Милиция выехала по звонку из травмопункта. Врачи обязаны сообщать о всех случаях, связанных с криминалом…

Двое обратившихся за помощью врачей-бизнесменов были избиты неизвестными, когда приехали к себе в Медицинский центр. У обоих оказались одинаково сломаны кисти правых рук. Перелом у Кавторадзе был сложный, к тому же прибавилось подозрение на сотрясение мозга: его отправили в 1-ую Градскую. Павленко после того, как наложили гипс, был отправлен домой.

Картина, которую застали на месте оперативники, была чудовищной. Избитые секьюрити, раскуроченная дорогая техника.

Менты тут же осмотрели особняк и сразу в тем ноте наткнулись на потерпевших. Ими оказались мужчина и женщина. Глава медицинского центра и его секретарь.

Ноги и руки их были связаны. Рты залеплены плотной клейкой лентой. Пленников освободили.

Из КПП притащили имевшиеся там стеариновые свечи Мужчину переложили на сломанную кушетку. Женщина поднялась с пола сама.

У ментов сразу возникло подозрение, что она изнасилована, но для возбуждения уголовного дела требовалось ее заявление, а она его не спешила сделать. Да и они не были в нем вовсе заинтересованы.

Секретаря в сопровождении одного из оперов отправили домой. Боссу предложили медицин скую помощь, но он отказался:

— Я врач, сам знаю, что мне сейчас больше всего необходимо…

Менты посмотрели на него с любопытсвом. хорошая парилка…

Рындин с трудом досидел, пока секьюрити вызывал шофера. Сам бы он вести машину не смог.

С ним оставались два старших опера, оба в гражданском. Молодой и циничный — из райуправления, постарше — из МУРа — подполковник лет пятидесяти: осторожный, уклончивый.

Оба были заинтересованы в одном: не дать делу о нападении на Медицинский центр «Милосердие- 97» и его председателя дальнейший ход. Заказные преступления такого рода, как правило, не раскрываются, а это детективов не украшает. А тут еще с одной стороны начальство, а с другой потерпевший. Приходилось лавировать, юлить, темнить. У обоих это неплохо выходило.

Своими успехами они в немалой степени были обязаны науке, в узком кругу специалистов носившей ироническое название «паракриминалистики».

— Так, все же, кто это по вашему? — муровский подполковник курил сигарету за сигаретой, причем, как заметил Рындин, каждый раз старался не затягиваться.

Бросив взгляд на Рындина, он сочувственно перекосился:

— Может закурите?

Тот отрицательно качнул головой: не курит.

— Что вы сами считаете? — спросил подполковник как можно более мягче.

— Не знаю, — выдавил сквозь разбитые губы Рындин.

Лицо его было похоже на посмертную маску.

— Насколько я понимаю, — оглядел разгромленное помещение розыскник РУВД, — сработали здесь профессионалы…

— Да уж не фраера, — не без раздраженных ноток в голосе, подтвердил Рындин. Ему нелегко было говорить.

— Возможно, рэкетиры… — оставляя без внимания эту реплику, продолжил розыскник. — Обычно они навещают тех, у кого не все ладно с законом. Скорее всего, бывали здесь и раньше. Хорошо знали обстановку…

Они тянули его вдвоем двойной тягой, а еще — намеками и неопределенностью Рындину, если бы он полностью пришел в себя, надо было лишь совершенно определенно заявить: «Притензий ни к кому не имею! Посмотрите если эти козлы не унесли, тут где-то должна быть бутылка „Двина“. Давайте на посошок…»

Но он никак не мог сосредоточиться, и менты осторожно подводили его к единственно преемлемому для них решению.

— Да вы вот сами прикиньте, — размышлял вслух подполков ник, — не так ведь просто — додуматься выкопать канаву, дойти до кабеля, и вот так отключить всю систему оперативного оповещения…

Подполковник неспешно двигался по комнате, поскрипывал туфлями по осколкам стекла и носком поддавал иногда привлекшие чем-то его внимание осколки. Рындину он был не менее отвратителен, чем те, кто проник в его крепость перед этим.

— И ни одна сволочь на улице не спросила: а разрешение на земляные работы у вас есть? Так ведь и под Кремль заряд можно заложить, и ни один мент внимания не обратит…

— Почему? Спрашивали! — отрешенно покашлял подполковник. — И ваши люди, тоже интересовались. Ну, и им тоже показали разрешение. Только вот фальшивое оно было…

— Беспредел, — продолжал кипеть Рындин. Из — за ссадин, опухоли и боли он говорил заплетающимся языком.

— Уж это точно! — согласился подполковник и покачал головой. — Вот мы и стараемся положить ему предел…

— Что — то успехов, — прервал милицейского избитый глава медицинского центра.

Он попытался распрямиться и скривился от боли.

— Три раза они вас проверяли, — вздохнул подполковник, — лишь на четвертый электропитание выключили. Это ведь тоже психологический расчет, и верный…

— Меня на месте не было: я в офис приехалл только в без пятнадцати четыре…

— А ваши компаньоны?

Рындина перекосило.

— Можете спросить у них сами…

— Мы уже спросили…

Подполковник снова, поскрипывая, прошелся по обломкам. На лице у него отпечатались недоумение и брезгливость: это же надо — такое варварство совершить…

— Они здесь?

— Один поехал домой, второго оставили в травматологии…

Рындин взглянул удивленно.

— Вы что же не допускаете, что погром учинил кто-нибудь из ваших конкурентов?