Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

— Вообще, уверяю вас, Виктор наделен недюжиным литературным даром. И если бы не наша страсть делать все наоборот, мы бы давно прославили себя не как сыщик, а как писатель или поэт…

По всей видимости, хозяин дома перешел запретную линию, потому что его тут же постарался вернуть назад бдительный пограничный надзор:

— Папа у нас считает, что его профессия — самая-самая… — мать Виктора положила мягкую крупную руку мужу на ладонь.

Но сам Виктор воспринял родительскую эскападу более чем мирно и даже ухмыльнулся:

— Для одних, отец, литература — корова священная, а для других дойная. А я никогда не рвался быть дояром…

Сказано все это было с насмешливой ленцой, а главное — без нервозности и злости. Да и сам поэт-песенник воспринимал все более чем спокойно, даже доброжелательно.

— В папины времена, — зубоскалил Виктор, — ценилась, в основном, жирность продукции: чем больше пафоса и патетики, тем выше гонорары. Сейчас все изменилось, — в чести уже не жирность, а величина надоя…

— А у вас, в милиции, что — не так? Мелких стервецов ловите, а крупные — банками заправляют! Ведь какие времена пошли: есть деньги можешь купить хоть депутата, хоть прокурора…

Виктор добродушно хмыкнул:

— Видал, Алекс, на какие философские темы спорят в нашем семействе?

— Ты почему детей не привел, Алку дома оставил? — свела мать разговор на куда более безобидную тему.

— А кто ваши родители? Они работают?

Чернышев-старший заботливо добавил Алексу в рюмку ледяной водки, на что гость, однако, реагировал без особого воодушев ления.

— Отцу осталось пять лет до шестидесяти пяти — он инженер. Мама учительница музыки. Она может и в семьдесят преподавать, дома, конечно.

— Ну хорошо, а вот по родине — не скучают?

Ласковая и крупная ладонь хозяйки квартиры прикрыла сухонькую ручку не в меру любопытствующего мужа.

Алекс пожал плечами.

— Я ведь — израильтянин, — поразил он ответом хозяина, — и для меня что английский, что русский — языки иностранные. Один учил в школе, другой — отец вбивал дома. За что, сейчас понимаю, — большое спасибо ему! Вот с Виктором познакомился, с вами разговариваю…

За столом наступила смущенная тишина. Чернышев — старший завозился в тарелке с салатом, его жена повернулась, чтобы что — то положить на стол, и только Виктор глухо хмыкнул: ему вся эта ситуация явно нравилась своей остротой.

— У них там, пап, в Израиле, нет времени ни на носталь гию, ни на охи да ахи. Места мало, а врагов много…

Он подмигнул Алексу и сделал ему знак поднять рюмку. Тост должен был смягчить неловкость за столом и проложить путь в новое и более надежное русло беседы.

— А похож Иерусалим на тот, что описал Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите»? — спросил, неожиданно загораясь, Чернышев — старший?

— Я читал на иврите, по-русски мне трудно, — ответил Алекс, думаю, что нет. Но это неважно: ведь глвное, — что так красочно описана Москва…

— Вы никогда не поймете этого… Для моего поколения Булгаков — это возвращение Христа в Россию…

— Мой папа, Алекс, — ухмыльнулся Виктор, — в свое время искренне верил в то, что ему вбивали в голову власти, а теперь не менее искренне убежден в том что никогда в это не верил…

«Господи! Кто это?!»…

Генка Кавторадзе невольно струсил, когда дежурный врач неожиданно зажег свет в палате и подвел к кровати двоих посетителей. Может ожидал увидеть совсем не тех?

— Вы? Слава Б-гу! Я думал, эти добивать идут…

Вслед за Рындиным шагал Аркан Павленко…

— Спасибо, коллега, — поблагодарил он дежурного врача.

Материальную часть благодарности он еще раньше переправил в карман его халата.

— Выйти в ординаторскую сможешь? — спросил Олег.

— Постараюсь…

Разговор повели в пустой ординаторской.

Рындин глядел на виноватые лица компаньонов, и его заливал бурлящий вал бешенства. Весь этот день никого из них не было в медицинском центре.

— Ублюдки! — выдавил он.

Свой парень и шутник, Павленко виновато захлопотал вокруг Рындина.

— Ну чего ты кипятишься?! — его первым желанием всегда было все превращать в шутку. — Не ты ли послал меня улещивать этого мужика в Мин здраве? Да я пол дня в приемной кис! Потом крутился вокруг этой овцы, его секретаря…

Павленко, считавший себя правой рукой Рындина, оправдывался первым.

— И что же?! Ведь дали, все-таки, разрешение…

— Не вспомнить ни разу об оффисе? — колотило Рындина. — Не позвонить даже?

Генка смотрел куда-то в сторону и нервно грыз ногти.

— А ты?! — Рындина развернуло, как орудийную башню, в сторону красавца.

— Да ты сам вспомни, Олег! Кто просил меня встретиться со специалистами по фармацевтике?

Он обиженно шмыгал носом.

— И, между прочим, я после травмопункта уже с ребятами из Солнцева связался. Просил оказать содейсивие…

Внезапно голос его стал тише.

— Если ты не прочь, Олег, я могу поговорить с кавказцами. Их здесь боятся не меньше, чем солнцевских бандитов. У меня в Тбилиси дружок есть: у него неплохие связи с полевыми командирами из Грозного… Но без тебя я ничего начинать не хотел. Может, у тебя свои соображения…

— Связывайся, — коротко бросил Рындин. — Я им больше верю. Они здесь чужие, и связи их с местной мафией куда слабее. Не так друг с другом пересекаются…

Генка в знак согласия прикрыл глаза писанного красавца.

— Продавать нас они, во всяком случае, не станут…

В ординаторскую заглянула дежурная сестра. Увидев незнакомых мужчин, удивилась, — кто такие, зачем? — но, ничего не спросив, тут же исчезла. Голоса и ругань, какие она перед тем услышала за дверью ее напугали…

— Там у нас конфеты… — Рындин покосился в сторону Аркана. — Дашь этой… — Он кивнул на дверь. — Успокой девушку.

Павленко достал из кейса коробку шоколадных конфеты, положил на стол.

— За голову этого старшого, что там у нас командовал, — по лицу Рындина пробежала судорога, — я плачу отдельно. Это моя будет добыча…

— Что ты с ней делать будешь, Олег? Высушишь, как индейцы в Южной Америке? Чтоб стала маленькой, с апельсин, и повесишь ее над камином?

— А что? — сверкнул зловещий огонек в глазах Рындина. — Тоже мысль…

— Только контроль над собой не надо терять… — Генка приложил затылок к стене. У него болела голова.

— Слышал, что изрек наш кавказский философ? — попытался шуткой вымести осколки вдребезги разбитого настрое ния верный рындинский компаньон.

Но ему это не очень удалось. Рындин был далеко: погружен в свои мысли.

Генка, решил он, из дела уйдет, и очень скоро. Вся бушевавшая в нем в течение этого злополучного вечера ярость, внезапно вытекла из него, как воздух из проткнутого воздушного шара. А еще раньше — Карина…

А еще он подумал, что если как и тогда, с Ли, он снова предпримет неожиданный, сбивающий с толку и решительный ход, он сорвет им все планы.

Ведь пока что его конкуренты пересадки прекратили…

Рындин весь ушел в ремонтные работы.

Вызванивал строителей, говорил с дизайнером, договорился с реставратором. Как он и предполагал, компаньоны после случившегося малость поостыли. Аркадий сидел дома. Генка выписался из больницы, уехал в деревню, не давал о себе знать.

О ночном разговоре с приятелем из президентской администрации в Оздоровительном комплексе на «Варшавке» Олег начисто забыл. И когда в его сотовом телефоне раздался неожиданный звонок, сначала даже не мог сообразить, кто звонит и о чем идет речь…

— Ну? — грубовато осведомилась трубка.

— Что — ну? — с досадой бросил Рындин. Такого рода фамильярность его выводила из себя.

— Когда встречаемся? — голос был хриплый, хамский, прокуренный.

— Это с кем я должен встречаться? — экранируя угрожающую холодность, бросил Рындин.

Голос в трубке злобно оборвал его:

— На Варшавке в Оздоровительном комплексе заказывал, а теперь и забыл?!

Рындин проглотил слюну, как застрявший в горле ком. Таким тоном мог говорить только старый милицейский волк: грубый, наглый, жестокий, которому его приятель передал заказ…

— Ах это ты?

Ему показалось, тот харкнул, и так, чтобы он, Рындин, слышал.

— У меня все готово: возникай!.

— Не сейчас. Я пока занят. В пять… — Рындин взглянул на часы.

— Ишь ты, — крутой какой… — с недобрым хохотом откликнулся неведомый собеседник.

— Где? — коротко обрезал его Рындин.

Еще один харкающий звук в трубке и издевательский ответ:

— Да, хоть в зоопарке…

— Что? — обалдело переспросил Рындин.

— В зоопарке, сказал! На Красной пресне! У хищников. Я в штатском, с газетой, с «МК», — и тут же дал отбой. Явно издевался…

Брезгливо протерев трубку платком, словно волчье дыхание передается по проводам, Рындин отодвинул аппарат.