«Новый историзм»: Науковедческий анализ - Алина Анисимова

Для нас важно зафиксировать как устойчивость внимания к проблеме содержательной «новизны» «нового историзма», так и явную недостаточность такой постановки вопроса. Ведь даже если со скрупулезной точностью установить, что явление это совсем не новое, с небосклона научной гуманитарной жизни США оно не исчезнет.

На русском языке количество публикаций о «новом историзме» невелико, однако важно отметить, в каком контексте российские исследователи обращаются к опыту «нового историзма». В 2000 г. С. Козлов написал небольшую вступительную заметку к двум переводам по теме «нового историзма», в которой определил специфику интереса российских ученых к «новому историзму» в контексте «сближения русского и американского литературоведения». В ней, в частности, он отмечал, что С. Гринблатт заимствует некоторые методологические принципы у Ю. Лотмана. К этим принципам относятся «социально-историческая активность человека» и «структура поведения определенной исторически и культурно конкретной группы» [9].

В другом номере журнала «Новое литературное обозрение» развернулась полемика отечественных ученых относительно «нового историзма». В ней участвовали А. Эгкинд, И. Смирнов, С. Зенкин, Л. Гудков, Б. Дубин. Здесь авторы, полемизируя между собой, пытались определить как специфику «нового историзма», так и перспективы использования его методологии в отечественной науке. Особое внимание было при этом уделено взаимосвязи творчества С. Гринблатта и М. Бахтина. С. Гринблатт, по сути, заимствует у М. Бахтина технику рассмотрения «народной» культуры в «официальных» текстах. На эту важную особенность «нового историзма» указывает С. Зенкин [6, с. 75].

«Новый историзм» попадает в поле зрения Д. Хапаевой [28], которая предприняла свою попытку очертить современное гуманитарное пространство России. Несмотря на то, что «новый историзм» только формулируется как предмет будущего обсуждения, в России довольно рано зарождается идея «русского "нового историзма"». Воплотить эту идею в жизнь пока не удается, потому что позиционируемые здесь российские «новые историки» (А.Л. Зорин, О. Проскурин, А. Эткинд) слишком далеко отстоят друг от друга и не мыслят себя представителями единого направления, хотя бы институционально. Усилия, сделанные отечественными исследователями для того, чтобы поспешно присвоить себе начинания «нового историзма», можно объяснить необычной популярностью и влиятельностью «нового историзма» в американских университетах конца XX в.

Наряду с литературой, посвященной «новому историзму», мы также основывались на исследованиях, посвященных другим гуманитарным (в том числе и литературоведческим) дисциплинам и направлениям США, Великобритании, Германии, Франции (структурная лингвистика, культурная антропология, «новая критика», «культурный материализм» и так далее) [10; 47; 80], и некоторым важнейшим для данного исследования проблемам и понятиям (проблема мимесиса, проблема исторического контекста) [10; 12]. Однако ключевую роль в исследовании сыграли именно те работы, которые касались «нового историзма».

В книге не только дается анализ литературы, написанной о «новом историзме», но подробно рассматриваются сами исследовательские проекты, предпринятые авторами направления. Наиболее полное представление о «новом историзме» как о целостном явлении дает специализированный междисциплинарный журнал «Репрезентейшенс» (Representations), издающийся с 1983 г. Другие источники, используемые в данном исследовании, можно поделить на несколько групп: – исследования, выполненные в рамках «нового историзма»; – учебники и учебные материалы по курсу «Английская литература»; – тексты других школ и направлений, в том числе те тексты, на которые представители «нового историзма» открыто опираются; – некоторые музейные экспозиции.

Такое широкое понимание источника в работе связано со спецификой предмета настоящего исследования.

К числу наиболее значительных исследований, выполненных в рамках «нового историзма», мы относим монографии С. Гринблатта [59-62], книгу Дж. Голдберга [65], а также работу К. Галлахер. Тематически первые работы С. Гринблатта и книга Дж. Голдберга очень близки. Они посвящены проблеме представления власти в литературе и живописи английского Ренессанса. Тогда как книга К. Галлахер написана на ином материале. В 1985 г. ею была выполнена работа «Промышленный переворот в английской художественной прозе» [55]. В ней она подробно рассматривает понятие «идеология» в контексте изучения литературы середины XIX в.

Монографические исследования авторов «нового историзма» являются важными источниками, но при изучении журнала «Репрезентейшенс» возникает более сложная и нюансированная картина «нового историзма». Публикации журнала показывают, насколько широкий спектр тем характерен для авторов направления, насколько разнообразной является методология исследователей.

Именно на анализе статей из «Репрезентейшенс» основываются 3-5 главы книги. Для каждой из выделенных нами проблемных областей были сделаны соответствующие подборки. Так, по проблеме «женское – мужское» были рассмотрены статьи таких авторов, как М. Кэрролл [41], Дж. Дойль [51], Л. Жардин, Д. Миллер [96], М. Роджин [111]. Статьи были написаны как на материале визуальных, так и вербальных источников, представляющих различные культуры и периоды. М. Кэрролл исследует ряд известных картин Рубенса, анализ Л. Жардин основан на текстах Шекспира, работа Д. Миллер опирается на целый ряд разнородных источников (произведения Шекспира, современные фотографии и т.д.). Аналогичным образом представлена проблема «визуальное».

Специфика институционализации науки в США заключается в том, что она тесно связана с образовательным процессом. Поэтому вместе с развитием литературоведения в США меняется концепция учебных пособий. В книге описаны учебники по истории литературы, изданные представителями «нового историзма» [102], а также учебники, изданные авторами, не принадлежащими «новому историзму». Помимо университета Беркли, Стенфордский и Колумбийский университеты проводили активную политику по пересмотру истории литературы. Особенно интересно было обратиться к опыту Колумбийского университета, поскольку он известен своими давними традициями издания учебников по истории литературы [45].

В частности, по изданиям Колумбийского университета можно проследить динамику происходящих в теории литературы изменений. В 1948 г. вышла книга «История американской литературы», а в 1988 г. – «Литературная история США». Вместе с подменой «истории литературы» на «литературную историю» в образовательной системе США произошел важный методологический сдвиг, который был бы невозможен без такого явления, как «новый историзм».

Многие принципы «нового историзма» складывались в связи с теми общими изменениями, которые происходили в американском литературном каноне, списке текстов, предназначенных для прочтения учащимися. Важным документом в изучении проблемы канона стала монография X. Блума «Западный канон» [39]. Эту книгу можно исследовать по-разному. Она дает полную информацию о структуре классического канона, поскольку X. Блум хотел зафиксировать в ней саму идею канона. Но одновременно позволяет судить о том, что традиционное изучение литературных текстов в 90-е годы XX в. находилось в глубочайшем кризисе.

О том, какие литературоведческие тексты были особенно важны для «нового историзма», мы узнаем из весьма содержательной статьи С. Гринблатта 1997 г. «Что такое история литературы?» [64]. В статье выстраивается последовательность авторов классических произведений по истории литературы, в которой оказались столь разные историки литературы, как Ф. Бэкон, Г. Лансон, Э. Гринло и М. Арнольд. В творчестве Ф. Бэкона наиболее важным стал его труд «О достоинстве и приумножении наук» [3], в котором, по мнению С. Гринблатта, были заложены основы будущего литературоведения, включая хронологический подход, причинно-следственные конструкции и обращение к «великим книгам».

Г. Лансон, французский литературовед конца XIX в., опубликовал «Историю французской литературы» в 1895 г., а также создал саму идею «истории литературы» [85] как популярного описания литературных произведений и биографии писателей. Его «История литературы» еще не соотносилась с гражданской и политической историей, но представляет собой панораму великих писателей в форме литературных эссе. «История литературы», предложенная Г. Лансоном, со временем и будет противопоставлена «литературной истории», основанной на изучении исторического контекста и социального анализа.

Каждому историку литературы предстоит выбирать между «историей литературы» и «литературной историей». В поисках решения С. Гринблатт обращается к творчеству отчасти близкого ему по духу автора М. Арнольда, английского философа и публициста второй половины XIX в. Как и Г. Лансон, М. Арнольд относился к литературе как к источнику общественной морали, которая может передаваться и воспроизводиться только в рамках культурного развития [35]. Именно обращение к культуре делает творчество М. Арнольда таким привлекательным для С. Гринблатта.