Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа, вот ты сам подумай, если я останусь с твоей медициной — что дальше? На сцене я точно знаю, что способна на большее, чем «кушать подано», а в больнице? Кровь, боль, страдания и среди всего этого я. Не хочу, в войну наелась, все мое существо дыбом встает! Думаешь, мне просто было, когда в техникуме училась, роды принимать? Опять кровь, боль. Из всех случаев родов, происходивших с моей помощью, какая-то часть была с патологиями… — нет, ты не пугайся, я никому не навредила, не успела. Но я же все это на зуб попробовала, не в кино посмотрела! Не хо-чу! И не за-ста-вишь, даже не пытайся.
Надо знать папу, чтобы понять безнадежность затеи. Если папа сказал… он до мозга костей врач, но он еще и офицер, он военный — по жизненному опыту, по менталитету. Потому для него «не положено» и «не полезно» — синонимы.
И Лина вся в папу, добилась своего, стала студенткой Киевского института театрального искусства им. И. К. Карпенко-Карого! А через три года получит диплом, станет настоящей артисткой, будет работать в настоящем театре, ей будут аплодировать, ее будут узнавать на улице, на спектакли будут цветы приносить! Четверть студенческого срока позади, теперь уже просто несерьезно вести эти бесполезные уговоры! Счастье близко! Да что там близко, оно уже тут, с Линой в обнимку. И ерунда, что еды не хватает, что бабушка ворчит, внучка поздно приходит, — поди объясни ей, что занятия бывают и вечерние. Да что занятия — ее одну со всего курса выбрали сняться в эпизоде на студии Довженко! Еще и гонорар заплатят! Вот оно, счастье, можно руками потрогать!
Ради справедливости приходится признать, что это вполне себе ощутимое состояние счастья все годы учебы было достаточно колючим. С одной стороны — успешная учеба, педагоги хвалят, иногда достаются эпизоды в съемках новых фильмов на студии Довженко. Но с колючками. Никогда не забудет Лина съемочный день в фильме «Тарас Шевченко». У нее первая в жизни роль в этом фильме, эпизод, мало кому запомнившийся, горничная в кружевной наколке, то самое, чем папа пугал, — «кушать подано!». И то успела напороться на грубость от великого артиста, главного героя. Спустя годы, когда уже сравнялись по статусу, Лина этого не забыла и простить не сумела. Просто старалась не соприкасаться с ним, хотя однажды оказались они партнерами на экране. Сегодня же судьба всех уравняла, оба завершили свой путь, не соприкасаясь.
Или еще как ее из комсомола исключить хотели — однокурснику оплеуху отвесила за то, что он ей в ухо из свистульки свистнул перед самым выходом на сцену. Уже лет прошло страшно подумать сколько, сейчас вспоминать — ерунда, ни про что, а тогда целое политическое дело сфабриковали, ярлыков навешали, обвинили в зазнайстве, чуть ли не в космополитизме — тогда как раз страна вела борьбу против «безродных космополитов», против сионизма, читай — против евреев. Лина не знала, что такое космополитизм, тем более — сионизм, ей на собрании объяснили, что это антисоветская политика, которую проводят евреи. И для начала потребовали сдать комсомольский билет.
Здесь уместно сказать хотя бы в двух словах: как-то так всю жизнь складывалось, что бы ни происходило в стране, Лина всегда оказывалась на гребне, никогда в сторонке. Была ли она «за», была ли «против» или просто не очень понимала суть происходящего, такое тоже бывает, — она четко обозначала свою позицию, не давая места чьему бы то ни было сомнению.
Антисоветскую политику Лина простить не могла, она же в войну вместе со всем народом за советскую страну боролась, но комсомольский билет сдать отказалась:
— Я этот билет на фронте получила, где рисковала жизнью. Вот если надо будет отдать — только вместе с жизнью!
Отдавать не пришлось, за нее вступился куратор курса, светлой памяти профессор Николай Дмитриевич Олейник, великий артист, педагог, театральный деятель.
Подобные оплеухи жизнь щедро подбрасывала.
Но и прекрасные встречи тоже случались. Потом, по приезде домой упоенно рассказывала:
— Мама, папа, Сонечка, вот послушайте, как было. В Киев приехал цирк Кио, у них своя труппа, но на эпизоды брали студентов, кто понравился. Вот подходит ко мне женщина, спрашивает:
— Ты цирк любишь?
— Люблю, конечно.
— А воздуха не боишься?
— Как это, чего его бояться, не война же!?
Меня и взяли, прихожу утром в день представления, дают костюм, примеряю — красное, летучее, яркое — как облако на заре. Красиво! Ставят меня на дощечку — на трапецию, держись, говорят, покрепче. Держусь обеими руками. И тут меня возносят под самый купол! Знаете как страшно стало! Но я притворилась, что храбрая, даже улыбаться не перестала. Целую десятидневку каждый вечер работала. Привыкла. А потом на заработанные деньги купила себе красивую блузочку.
А вот совсем про другое, это когда съемки шли «Тараса Шевченко». У нас после долгого перерыва выходной, пошли на море — нет, не на пляж, просто погулять на берегу. Идем мы с моей подружкой Тамарой, ну, вы же знаете, о ком речь (здесь уместно вмешаться: это Тамара Кушелевская, потом она стала звездой в труппе Аркадия Райкина, светлая им обоим память. Тамара умерла от какой-то неизвестной болезни, за считаные дни сгорела. До конца оставалась близкой подругой Лины и моей тоже), а навстречу такой знакомый человек, точно его знаю, он артист знаменитый, а имя хоть убей вспомнить не могу. Я Томку в бок толкаю: «Смотри, кто это? Ты помнишь?», а она хохочет: «Совсем ошалела от восторга! Это же сам Георгий Юматов!» И, представьте себе, моя дорогая семья, подходит к нам этот «сам Юматов» и говорит:
«Девушка, я вас помню, вы сегодня в студийной столовой обедали. Верно?» И потом, пока съемки шли, мы с ним, можно сказать, подружились, перешли на ты, даже танго на площадке один
