Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

меня уже совсем взрослые и совсем умные дети. Нет, даже обсуждать не будем. Любите друг друга, вот Мишенька окончит училище и вернется к нам, его любите — это ваш брат.

— Но, ма…

— Я сказала! — мама сделала брови домиком, и мы поняли, что разговор окончен.

Позвали соседку тетю Дусю Шульгу, она в Доме малютки работала. Ребеночка тетя Дуся отнесла к себе на работу, потом рассказала, что назвали его Сергей Орлов. Мы с Линой долго еще обсуждали, как бы это было, если бы мама согласилась оставить дитя в семье. И моя семнадцатилетняя сестра была совершенно искренна. Это качество — смотреть на жизнь глазами ребенка и верить во все хорошее — она сохранила в своем характере навсегда.

Жизнь покатилась дальше. И все бы хорошо, но в назначенное время Виктор-победитель уехал на последнюю свою сессию перед дипломной работой в Киев, он заочно учился в инженерно-строительном институте: время послевоенное, страна разрушена — кто строить будет, кто ремонтировать? Он тоже, как и моя сестра, был из тех, кто добровольно берет на свои плечи ответственность за страну.

Прощание на вокзале шло, что называется, на разрыв души, они держались за руки, пока поезд стоял, а как тронулся, никак не могли оторваться друг от друга, не только руки разнять, даже глаза отвести. Все же он лихо вскочил на подножку уже тронувшегося с места вагона и потом все махал рукой, сколько глаз видел. Лина после того на всю жизнь возненавидела вокзалы и прощания, хотя тогда свято верила, что это на три недели, до конца сессии. И Виктор свято верил, и мама его не сомневалась, она уже Лину совсем своей считала. Но у жизни свои законы, не всегда она с нами советуется, а у времени и того горше.

Сначала Виктор просто пропал. Исчез, будто его и не было. Дела давние, сейчас трудно представить, как можно жить, когда в кармане нет телефона, студенческое общежитие справок не дает и вообще перед тобой стена, ее не пробить. Нет человека, считай, на Луну улетел. Лина рвалась за ним следом в Киев, но и у нее ведь тоже сессия! Мама не велела, да и мама Виктора просила глупостей не делать. Все разъяснилось не сразу, дней десять длилось неведение.

К матери Виктора явились трое из областной милиции, предъявили ордер, провели обыск, что искали — не сказали. Унесли общую тетрадь — Виктор вел дневник со школьных еще лет, стихи писал, картинки рисовал, больше всего изящные силуэты танцовщиц — считай, будущий Дега мог вырасти в райцентре. Не вырос. Он в поезде со случайными попутчиками разговорился, рассказал, как жил в оккупации, помогал маме — она в своей балетной студии работала, и он понемногу рядом с нею старался — уборку в зале делал, учил девочек спину держать, показывал, как выполнять классические движения, французские термины объяснял — батман, фуэте… Одним словом, что тут объяснять — ясное дело, враг народа. Тюрьма, изгнание, исчезновение. Он так больше никогда и не появился.

Что тогда пережила Лина! Хотела даже уйти из жизни. Маму пожалела. А шрам остался. Нет, не на лице, не на шее — на сердце. Много прошло времени, пока шрам этот укрыли другие следы жизни. Каждая душевная рана оставляет рубцы, не все умеют их прятать. Сестричка моя, бедняжка, двойной удар получила: любимый мало того что бесследно пропал, еще и врагом оказался — она ведь тогда не умела не верить власти, да и позднее не особо научилась. Ей официально сообщили, что он враг. И она растерялась. Если ее любимый — враг, то кто же она?

Время бежит быстро, и вот Лина, уже совсем взрослая, студентка вымечтанного института, сидит над водой на травке, вспоминает пережитое. Это было прекрасное, трудное, голодное время. Как хорошо, что было. Как отрадно, что прошло.

Она с изумлением признается самой себе: действительно прошло, не болит. Но помнится во всех деталях. Страсти превращаются со временем в жизненный опыт. Сколько всего еще будет в жизни… А теперь — каникулы, она дома, мама с папой и я рядом.

Лине так нравится пройтись по вильнюсской улице, делая вид, что ее совсем не интересуют взгляды прохожих, перешептывания соседок, да она просто в упор не замечает, как ею любуются, ей ведь теперь не 17 лет, она будущая артистка, у нее за плечами — фронтовой опыт, учеба в техникуме, все трудности и страхи, от них не избавиться ни днем ни ночью, только этого никто никогда не узнает.

В родительском доме в каникулы особо не заскучаешь, не дадут. Молодые сослуживцы папы, врачи из военного госпиталя, бравые эскулапы в офицерских мундирах ищут повод забежать хоть на минутку, поздороваться, цветами порадовать. А признанный сердцеед, жгучий красавчик, как будто сошедший с экрана индийского фильма, даже в кино пригласил. Только Лине такие красавчики лощеные не нравятся, у нее фронт за плечами, она таких повидала еще в детстве, когда в госпитале санитарила. И в кино с ним не пошла, отговорку придумала. Спустя годы, перебирая в памяти события прошлого даже имени его вспомнить не могла…

А пока моя сестричка знакомится с жизнью в мало ей знакомом месте. Фактически Литва, хоть и советская республика, но совсем другая страна. Здесь советская власть совсем еще молодая, не только моложе Лины, даже моложе меня. Именно здесь, в зале Вильнюсской филармонии (тогда там размещался Сейм) в 1940 году была провозглашена советская власть и Литва была объявлена новой Советской Социалистической Республикой в составе СССР.

Вот я и вожу сестру по городу, показываю, что сама понимаю в свои 13–14 лет. Любимое местечко в Старом городе — Остра-Брама, это рядом с тем самым зданием филармонии. Но знаменито это место совсем по другой причине: здесь стоят старые городские ворота — отсюда и название Остра Брама. Название осталось с тех времен, когда Вильнюс и Вильнюсский край считались польскими землями. Теперь вернулось литовское название — Аушрос Вартай — Ворота Зари. Это знаменитый католический храм с почитаемой чудотворной иконой Богоматери (Матка Боска Остробрамска), она видна в окне над аркой городских ворот, прекрасная,