Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

на Камчатку, ждали доктора, который должен был заступить на замену должности в госпитале, так что родители успели получить свой родительский праздник, а выше этого ничего не бывает, это я вам теперь уже на собственном опыте говорю.

Статьи в местной печати на всех трех языках (русский, литовский, польский), интервью по радио и в журнале, какие-то творческие встречи в клубном формате… Нет, теперь мне не нужно было носить балетную пачку или хитон к месту выступления, да и не так часто, как в детстве, я сопровождала сестру по этим поводам, уже своя студенческая жизнь закипела. Но в театр она меня всегда рада была взять, не только на спектакль — если у меня было время, я с радостью и днем за нею бегала, — на репетиции, особенно на читки за столом, да и просто на актерские посиделки типа капустников. Признаю, я многому тогда научилась, и эта наука сопровождает меня по сей день, особенно что касается устной русской речи.

В респектабельном районе города с нереспектабельным названием «Жверинас» («Зверинец», но это не зоопарк, в XVI веке это были охотничьи угодья польско-литовской знати, а частью города район стал только в начале ХХ века) на высоком берегу реки Нерис стоял старый и довольно безалаберный дом, его заселили актерами русского театра. У них был принят этакий клубный образ жизни. Все были одинаково безденежны, более или менее одинаково образованны и близки друг другу по возрасту. Не вся труппа жила в этом доме, Лина, например, в это время как раз устраивала свою личную жизнь, думала выйти замуж. Не срослось, подробно я еще вернусь к этой истории, но пока на пике театрального успеха сестричка моя получила от государства (а потом, покидая Вильнюс, вернула, как говорится, на место) двухкомнатную квартиру поблизости от «дома актера», как сами жильцы, да и некоторые другие его называли.

По прошествии лет надо признать, что больше запомнились те, кто жил в этом доме на высоком берегу. Иногда они там между собой женились, тогда открывали наглухо закрытые двери между комнатами. Иногда ссорились и даже разводились, тогда кто-нибудь обменивался с коллегой комнатами, чтобы оказаться в другом соседстве. Но чаще это была почти коммуна, всегда выручали друг друга по-житейски. А как удобно было репетировать! Я сотни раз наблюдала горячие споры вовсе не о том, чья очередь общий коридор подметать. Больше на тему, была ли баронесса Штраль интриганкой или просто обиженной жизнью женщиной.

Свою первую роль в этом театре — заглавную роль в арбузовской «Тане» — Лина играла в очередь с Еленой Григорьевной Майвиной. Она была чуть старше и потому успела завершить учебу раньше, чем Лина, уже не считалась «молодым специалистом» — такое тогда было официальное определение на три первых года работы. Я, конечно, не могу исключить аберрацию памяти, но и изменить свое представление тоже не смогу. Чем-то неуловимым Елена теперь представляется мне похожей на совсем другую театральную звезду — Руфину Нифонтову. Думаю, тут и внешнее сходство сказалось, не только театральное амплуа. Но прежде всего речь не о театральной школе, не об уровне мастерства или силе таланта, даже не о внешней красоте — речь о тех нитях, что связывали Лину с партнершами-соперницами. Это порой бывала такая яростная дружба, от которой пух и перья летят во все стороны, хотя внешне все благопристойно. Во всяком случае тогда, в Вильнюсе, помнится, внешне отношения между ними были скорее ровные, дружелюбно-прохладные. В конце концов Лина уехала в Москву, а Елена оставалась в том же театре до конца дней своих. Когда сестра приезжала в Вильнюс — мы ведь еще много лет там оставались, там и родители наши похоронены — они с Еленой Майвиной встречались искренне дружески, это я точно помню.

С Руфиной было по-другому. Все то время, что они мчались по карьерному маршруту наперегонки, обе, по-моему, не осознавали, как они нужны друг другу. Накал соперничества не спадал никогда. Не знаю личных реакций Руфины, но помню, сколько слез пролила моя сестра по этому поводу. И все же горше всего она рыдала и горевала, когда Руфина ушла из жизни. Только перед лицом невозвратности открывается истинный смысл происходящего в жизни.

Но я отвлеклась. В театре, о котором я здесь рассказываю, подобрались тогда замечательные люди. Впрочем, может быть, они во всех театрах замечательные? Говорят, когда в террариуме сходятся единомышленники, их логово становится созидательным. Был ли террариум? Может, и был, это все же не аптека, а театр. Только я тогда по молодости или по глупости, а может, просто по не иссякшей по сей день доверчивости ничего такого закулисного не замечала. Видела творческих людей, отмеченных талантом и щедростью души, верила всему, что видела, восхищалась жизнелюбием, умением отмахнуться от беды, как от мухи. И знаете, я вам скажу, нисколько об этом не сожалею! В моей памяти сохранились замечательные люди, замечательные артисты! Они сделали мой мир богаче, а я ведь не единственный человек, с ними соприкасавшийся!

Дела, конечно, давние, но кто-то еще, наверное, вспомнит.

Кажется, я уже упомянула, что тогда в этом театре работал замечательный артист Лев Васильевич Иванов, он потом перебрался в Москву, успешно снялся в нескольких фильмах, и мы больше помним его как московского актера. Он, уместно сказать, и в человеческом смысле может служить эталоном благородства: многие десятилетия трепетно и нежно ухаживал за своей тяжело и безнадежно больной женой до конца ее дней. Ефим Байковский был женат на всеобщей в театре тех лет любимице Ниночке Артуновской, милой, веселой красавице. Она была почти на два десятка лет старше своего мужа, но до конца ее дней, а она прожила более 90 лет, он самоотверженно поддерживал ее.

В этом театре работала много лет великолепная актриса старого поколения Елена Вишневская, до глубокой старости сохранившая красоту и величественную осанку. Ее внук потом прославился на российском телевидении, он вместе с Владом Листьевым создал телевизионное объединение ВИD и прочно связал свою судьбу с телевидением, был красив и ярок безмерно. По-моему, он и теперь на ТВ преуспевает, это Александр Любимов. Теперь такой карьерой, такой напористой отвагой никого не удивить, много есть напористых да отважных, а тогда их горстка набралась, этаких смельчаков-новаторов.

И еще одна