Новые и новейшие работы, 2002–2011 - Мариэтта Омаровна Чудакова

Уже в «Василии Теркине», то есть в сталинское время, началась та словесная работа, которую Твардовский повел первым — и долгое время в одиночку. Это было дистанцированное и потому близкое к пародированию включение в текст советских слов (и в глубинном противопоставлении библейскому запрету на уныние).

<…>

Я ж, как более идейный,

Был там как бы политрук.

<…>

Я одну политбеседу

Повторял:

— Не унывай.

<…>

Не зарвемся, так прорвемся,

Будем живы — не помрем.

Так как советский язык политбесед идейных политруков был в те годы у любого читателя на слуху, на фоне живых речений Теркина очевидной становилась его мертвечина.

3. Стихия родного языка

Можно смело сказать, что под пером поэта оживал, приобретал права, легализовывался загнанный в угол сугубо частной жизни живой русский язык.

Крайне важна оценка Бунина — в письме из Парижа в Москву (10 сентября 1947 г.) старому знакомому Н. Д. Телешову:

«Я только что прочитал книгу А. Твардовского („Василий Теркин“) и не могу удержаться — прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова».

Живший в семье Буниных писатель Л. Ф. Зуров, будучи свидетелем чтения Буниным поэмы, вспоминал, что он «восхищался отдельными местами, читал, перечитывал» и боялся: «Но ведь не оценят, не почувствуют… Не поймут, в чем прелесть книги Твардовского… А ведь его книга — настоящая поэзия и редкая удача! Эти стихи останутся. Меня обмануть нельзя, — говорил Бунин»[619].

Пастернак назвал поэму «чудом растворения поэта в стихии народного языка».

Поэзия — в лице Твардовского — встала во главе резкого поворота.

Весной 1945 года члены Комиссии по Сталинским премиям сначала определили «Теркина» на вторую премию, потом вообще выкинули из списка награждаемых, мотивируя незаконченностью поэмы.

Будто бы Сталин вписал его карандашом — в список представленных к 1-й степени.

Почему так повернулось отношение к поэме?

Твардовский подавил сопротивление официоза всех уровней, просто-напросто затопив его стихией живого русского языка.

Давно вытесненный языком официозным, советским, на задворки жизни общества, отброшенный к печке, к сугубо домашнему обиходу[620], живой русский язык продемонстрировал под пером поэта свое ни с чем несравнимое могущество. В поэме, печатавшейся всю войну в газетах, поэт легализовал живую народную речь (недаром именно на страницах «Василия Теркина» Твардовский начал — первым — свою ревизию советизмов). Хорошо известно, что, подобно «Горю от ума», весь «Теркин» разошелся на пословицы. Язык поэмы победил советскую речь и потенциальные советские оценки ее самоё.

Победила стихия, лавина живой, давно выведенной из публичного, легального обихода, вытесненной советским официозным газетным языком речи. Забытая реальность жизни и мощь народного характера, в котором даже отпетые партийные функционеры в первый год войны шкурой почувствовали единственную надежду на свое спасение, встала за этой речью, затопила и победила очевидное для любого партчиновника ощущение несоветскости «книги про бойца».

Константин Симонов вспоминал:

«Правда о первых прочитанных главах состояла в том, что я как поэт столкнулся с чем-то недоступным для меня. Сомневаться не приходилось.

Где-то в сорок четвертом году во мне твердо созрело ощущение, что „Василий Теркин“ — лучшее из всего написанного о войне на войне. И что написать так, как написано это, никому из нас не дано.

Об этом своем ощущении я написал Твардовскому по его фронтовому адресу. <…>

„Это то самое, за что ни в прозе, ни в стихах никто еще как следует, кроме тебя, не сумел и не посмел обратиться. <…> Война правдивая и то же время и ужасная, сердце простое и в то же время великое, ум не витиеватый и в то же время мудрый — вот то, что для многих русских людей самое важное, самое их заветное, — все это втиснулось у тебя и вошло в стихи, что особенно трудно. И даже не втиснулось (это неверное слово), а как-то протекло, свободно и просто. И разговор такой, какой должен быть, свободный и подразумевающийся. А о стиле даже не думаешь: он тоже такой, какой должен быть“».

Раздел третий

Народная трагедия. Разруха и Гулаг. Развенчание утопии

1. Первые годы после войны

В 1946 году с немалыми трудностями выходит поэма «Дом у дороги» — опять единственная в поэзии тех лет по трагедийности (будто ответившая настойчивым — с 1936 года — уверениям Пастернака, что главный наш недостаток — отсутствие трагической темы).

Поэму хочется цитировать подряд. Такое поэтическое описание обычного крестьянского труда — всего лишь второй раз в русской литературе после хрестоматийного описания косьбы в «Анне Карениной»:

В тот самый час воскресным днем,

По праздничному делу,

В саду косил ты под окном

Траву с росою белой.

С росою белой!.. Глаз крестьянина и владение словом большого поэта.

Коси, коса,

Пока роса,

Роса долой —

И мы домой.

Таков завет и звук таков,

И по косе вдоль жала,

Смывая мелочь лепестков,

Роса ручьем бежала.

Жало косы. Кто из горожан помнит это значение слова? И с какой прицельной точностью жалит под пером Твардовского родной язык!

Незабываемое описание начала войны в то летнее воскресное утро:

Домой ждала тебя жена,

Когда с нещадной силой

Старинным голосом война

По всей земле завыла…

В годы войны, как затем и в дни Победы, люди обрадовались возможности испытать чувство патриотизма в его чистом, неидеологизированном, архетипическом виде. И, идя за этим народным чувством, Твардовский в своей поэме как тряпкой смывает советские наслоения с естественной, кровной привязанности к родине.

Мать-земля родная наша,

В дни беды и в дни побед

Нет тебя светлей и краше

И желанней сердцу нет.

Помышляя о солдатской

Непредсказанной судьбе,

Даже лечь в могиле братской

Лучше, кажется, в тебе.

А всего милей до дому,

До тебя дойти живому,

Заявиться в те