Новые и новейшие работы, 2002–2011 - Мариэтта Омаровна Чудакова

засвидетельствовал: «Язык сограждан стал мне как чужой, / В своей стране я словно иностранец», — юный Твардовский взялся за соединение новой деревенской речи с поэтическим словом. Стихотворение «Родное» начинается есенинской строфой:

Дорог израненные спины.

Тягучий запах конопли.

Передо мной знакомые картины

И тихий вид родной земли…

Продолжается же попытками соединения старого и нового:

Еще с надворья тянет летом,

Еще не стихнул страдный шум…

Пришла «Крестьянская газета»

Как ворох мужиковских дум[612].

В какой-то момент, после первой поэмы «Путь к социализму», встреченной в печати, как вспоминал потом Твардовский, «в общем, положительно, но — признается он — я не мог не почувствовать сам, что такие стихи — езда со спущенными вожжами…». Молодой автор интуитивно увидел новые возможности «в организации стиха из его элементов, входящих в живую речь, — и оборотов и ритмов пословицы, поговорки, присказки». Но потом он увидел, что и этих «односторонних поисков „естественности“ стиха» — мало. Он должен был «на собственном трудном опыте разувериться в возможности стиха, который утрачивает свои основные природные начала…».

И еще одно весьма важное обстоятельство: в середине 30-х стать народным поэтом, что все-таки неразрывно связано с легальным существованием, с большими тиражами и т. п., можно было лишь при опоре на государство.

Забегая вперед, можно сказать, что внутреннее соревнование Твардовского с Есениным завершилось во время войны: он одержал над Есениным победу и сознавал это. В 1960 году, оценивая первый том собрания сочинений Есенина, где среди редакторов было и его имя, Твардовский посчитает натяжкой определение автором вступительной статьи К. Зелинским «главного пафоса поэзии Есенина, который он усматривает в мотивах любви к родине, в патриотизме Есенина. Не ясно ли, что этот патриотизм носит весьма ограниченный характер, обращен гораздо более к прошлому страны „с названьем кратким Русь“, чем к ее настоящему и будущему…». И главный аргумент — «такое бесспорное обстоятельство, как малое, очень слабое звучание лирики Есенина в годы великих испытаний — лирика Симонова, Суркова, Исаковского, Щипачева и др. (на первое место он по праву мог бы поставить себя) для воюющего народа была куда более необходимой на каждый день, чем есенинская»[613].

5. Новый универсум

Поколение Твардовского застало стереотипы новой, советской литературы сложившимися. И если предыдущее поколение сделало своей главной темой рефлексию над тем, «что случилось», и над выбором своего места в резко изменившемся мире, то литературная задача ровесников века (родившихся в первом его десятилетии) была совсем иной — они хотели увидеть и отразить целостность нового мира.

Отчетливей всего эта задача воплотилась именно в литературной работе Твардовского. Через несколько месяцев после печатания поэмы «Страна Муравия», принесшей молодому поэту известность, в цикле «Семь стихотворений», опубликованном в 1936 году (Красная новь. № 9), Твардовский предпринимает попытку воплотить новый универсум — в его полноте.

Поэт обращается к фундаментальным в человеческой жизни отношениям: муж и жена, мать и сын, мать и дочь, мужчина и женщина (в двух стихотворениях два варианта этих отношений, и в обоих дисгармония как бы регулируется внешней гармонией), «я» и все другие, а также к универсалиям человеческой жизни: смерть, жизнь (белый свет), прошлое, текущее. В сочинениях середины 30-х годов нет аллюзий, намеков, отсылок к каким-то за текстом находящимся обстоятельствам. Они строятся иначе — под гладью текста (в отличие от литературы 1960–1970-х) трепещут вытесненные в подсознание чувства и мысли автора — и дают о себе знать фрагментами чистой поэзии, прорывающимися в обдуманные, уже в процессе создания подчиненные регламенту построения. Именно в этой живой подкладке была специфичность литературы этого короткого времени. Поэтическая мысль еще продолжала пульсировать, будучи обставленной уже множеством самоограничений.

6. «Страна Муравия». Ранняя слава

21 декабря 1935 года на обсуждении поэмы в московском Доме литераторов автора горячо поддержал Б. Пастернак, назвав поэму «живым организмом» и уверяя, что если бы Твардовский пошел путем доработок, на который толкали его выступавшие, «эта поэма утратила бы ту живость, которой она обладает». Пастернак разглядел в поэме свободу и искренность.

Литератор М. Шаповалов вспоминает: в послевоенные годы его отец-фронтовик любил читать гостям или просто домашним «в хорошую минуту» поэмы Твардовского. «С послевоенного детства знаю я „Переправу“, „Гармонь“, „Кто стрелял“, „Смерть и воин“ и многое еще из „книги про бойца“. Но была еще другая поэма Твардовского, она при гостях не читалась во избежание разговоров, могущих быть истолкованными как антисоветские. Я имею в виду „Страну Муравию“. Напомню, в чем там суть. Мужичок-середнячок под конец сплошной коллективизации не хочет идти в колхоз. Он — романтик с частнособственническим уклоном».

Цитируются узловые строки поэмы, являющиеся ее стиховым центром:

И в стороне далекой той —

Знал точно Моргунок —

Стоит на горочке крутой,

Как кустик, хуторок.

Земля в длину и ширину

Кругом своя.

Посеешь бубочку одну,

И та — твоя.

И никого не спрашивай,

Себя лишь уважай.

Косить пошел — покашивай,

Поехал — поезжай.

И все твое перед тобой,

Ходи себе, поплевывай.

Колодец твой, и ельник твой,

И шишки все еловые.

Весь год — и летом, и зимой,

Ныряют утки в озере.

И никакой, ни боже мой, —

Коммунии, колхозии!..

Фронтовик правильно чувствовал опасность — антисоветскость любимой им поэмы. Силою поэтического слова, правдивого по сути, Твардовский победил собственную тенденциозность — «идейный смысл» поэмы. И не перевешивает эту «бубочку» упоминание о Сталине — сказочное обращение к нему Моргунка:

И надо всей страной — рука,

Зовущая вперед.

Самому Сталину, видимо, понравилось, но мы не занимаемся его биографией.

В этом апофеозе «своей» бубочке не идеологическое, но поэтическое предвидение того, как аукнется постсоветской России убитое советскими десятилетиями чувство своей земли, как сегодняшним фермерам — Моргункам — не дадут хозяйствовать на возвращенной, казалось бы, своей земле…

А. Кондратович описывает, как еще в 1934 году Твардовского в смоленских газетах 1934 года «обвиняли в том, что он идеализирует мечту крестьянина о своем единоличном хозяйстве и тем самым подпевает кулацкой идеологии» — почувствовали-то они правильно…

Примечателен не вошедший в окончательный текст черновик:

Дома гниют, дворы гниют,

По трубам галки гнезда вьют,

Зарос хозяйский