Испания от античности к Средневековью - Юлий Циркин

Что же касается населения, которое Исидор называет «простым», то оно состоит из ряда групп, в том числе и тех, кто выступает в качестве эксплуатируемых в имениях магнатов. Интересные данные по этому поводу дают так называемые «вестготские формулы», являющиеся собранием образцов документов кордубского нотария и отражающие положение в Кордубе и ее окрестностях в первой четверти VII в.{802} Поскольку Кордуба все это время оставалась римским городом, то эти документы свидетельствуют о положении именно в римском секторе общественной и экономической жизни.

Среди них определенное место занимают прекаристы. Это были крестьяне, которые были вынуждены отдать свой участок земли крупному землевладельцу, дабы получить его обратно уже в качестве прекария за ту или иную помощь. Став прекаристом, такой крестьянин обязуется неуклонно выплачивать землевладельцу десятую часть всего полученного на этом участке (Form. Vis. XXXVI, XXXVII). Такой прекарий был широко распространен еще в римское время, но тогда он являлся фактическим отношением без формального обязательства{803}. Теперь же это оформляется специальной грамотой, сопровождаемой клятвой{804}. Обращают на себя внимание еще два момента в такой грамоте. В одном образце говорится, что десятина новому хозяину земли выплачивается по древнему обычаю (secundum priscam consuetudinem), и это явно связывает прекарий вестготского времени с римским. И второй момент: прекарист обещает выплачивать эту часть, как это обычно у колонов. Прекарист, таким образом, приравнивается к колону. Между тем собственно в вестготских законах колоны как таковые не упоминаются{805}. Но зато их упоминает Исидор (Etym. IX, 4, 36), о colonis agrorum говорит II Гиспалийский собор в 619 г., упоминания о них встречаются в законах, относившихся к римскому населению Вестготского королевства. В завещании диакона Винцента упоминаются колоны и рабы вместе с их пекулиями{806}. Наличие колонов во время существования этого королевства едва ли можно подвергнуть сомнению{807}, но эта категория зависимого и эксплуатируемого населения относилась исключительно к римским структурам общественной жизни.

В отличие от колонов рабы (servi, mancipia) довольно часто встречаются в законах, относившихся как к готскому, так и к римскому населению. Крушение Западной Римской империи ни в коем случае не привело к исчезновению рабства. Более того, обстановка завоеваний, многочисленных войн, политического хаоса способствовала увеличению числа рабов. Исидор (Hist. 61) прославляет короля Сисебута за то, что тот выкупал у своих воинов рабов, в каковых обращались пленные. Период 500—650 гг. считается временем апогея рабства в варварских государствах{808}. В Вестготской королевстве рабов тоже было довольно много. Десяток рабов считался собственностью относительно бедных хозяев, по крайней мере церковных{809}. Деление всех людей на рабов и свободных считалось само собой разумеющимся. Кроме войн, само экономическое развитие порой вело к распространению рабства. Одна из «вестготских формул» (XXXII) предусматривает возможность самопродажи человека даже вопреки закону. В таком случае человек за энное количество солидов продает свой статус и поступает полностью под власть и господство (iure dominioque) господина, который теперь должен защищать нового раба и власть которого определяется старой римской формулой «имеешь, владеешь и властвуешь» (habeas, teneaset possideas). Поскольку это не уникальный документ, а типовой образец, то можно говорить, что такие случаи были далеко не единичными. Эрвигий дополнил старый закон Леувигильда о самопродаже разрешением родственникам выкупить такого раба за ту же сумму (Leg. Vis. V, 4, 10).

Раб считался лишь вещью и не являлся субъектом права. Он мог быть продан, подарен, обменен{810}. Брак раба со свободной женщиной запрещался, и если несмотря на предшествующее троекратное наказание брак сохранялся, жена раба тоже становится рабыней, как и их дети (Leg. Vis. III, 2,3). В «вестготских формулах» (VIII, IX) дарения церкви или монастырю рабы рассматриваются такой же частью имения, как земля, здания, виноградники, леса и т. д. До законов Хиндасвинта (Leg. Vis. II, 2, 7; 9) раб находился в полной власти своего господина, и только эти законы определили предание в случае совершения преступления раба суду. И только закон Рецесвинта (Leg. Vis. VI, 5, 13) запретил калечить раба.

Это, конечно, не значит, что не происходило никаких изменений в положении рабов. Определенную роль в этом изменении сыграла церковь. Христианство с самого начала в принципе признавало раба личностью и выступало за гуманное отношение к нему. Однако с превращением христианства в господствующую религию это принципиальное положение вступило в противоречие с интересами церкви. И испанские соборы неоднократно выступали за сохранение церковного имущества, и в том числе церковных рабов{811}. Характерно в этом отношении постановление X Толедского собора о завещании епископа Рицимера, который, в частности, отпустил на волю церковных рабов. Собор признал это завещание недействительным, так как оно наносило ущерб местной церкви.

Гораздо большее значение, пожалуй, имела общая эволюция института рабства, которая, впрочем, началась еще в римское время. В VIII «вестготской формуле» раб передается церкви вместе с женой и детьми. В завещании Винцента говорится об освобождении Кампина с женой и сыновьями и Евгения с сыновьями{812}. Следовательно, за рабом уже признается право иметь семью. Существование семьи может обеспечивать пекулий. Он не раз упоминается в вестготских законах. Так, закон Хиндасвннта (Leg. Vis. V, 4, 13) предусматривает продажу раба с пекулием. По другому закону Хиндасвинта (Leg. Vis. X, 1, 17), в случае женитьбы раба на рабыне, принадлежавшей другому господину, владельцами пекулия такой семьи являются оба господина. По-видимому, можно говорить, что в середине VII в. рабы (кроме, разумеется, челяди), как правило, имели пекулий.

На положение рабов могло повлиять еще одно важное обстоятельство. Эпиграфические исследования показали, что в римское время в таких сравнительно далеких друг от друга и весьма отличающихся с точки зрения романизации регионах, как Бетика и Галлеция, подавляющее большинство рабов происходит из других стран Средиземноморья, в том числе и его грекоязычной части, и что, следовательно, покупка на рынке являлась тогда главным источником рабской силы{813}. Ослабление экономических связей со средиземноморским миром, особенно в середине VII в., по-видимому, привело к уменьшению притока рабов извне. В какой-то степени это могло быть компенсировано получением рабов от франков, но все же едва ли полностью. В этих условиях основными источниками рабства становятся внутренние, а это могло изменить взгляд на рабов и, по крайней мере косвенно, повлиять на их положение и отношение к ним общества.

Одновременно все большее значение приобретал отпуск рабов на волю. И здесь опять интересный материал дают «вестготские формулы» (I—VI), показывающие типичное положение дел именно в испано-римской среде. Из них видно, что в этой среде существовали два вида освобождения раба. Один состоял в полном освобождении, когда отпущенник не только становится свободным человеком, но и приобретает полную правовую независимость от своего бывшего господина (IV)[138]. Но гораздо чаще отмечается другой вид: отпущенник, получив свободу, остается под покровительством (in patrocinio) и в подчинении (obsequio) прежнего хозяина. Иногда это подчинение продолжается до смерти того, кто отпускал, после чего отпущенник мог жить где угодно (V), а иногда obsequium сохраняется и после смерти отпустившего (III), что фактически делало прикрепление отпущенника к патрону наследственным. Ранее всего такое прикрепление произошло в церкви. IV Толедский собор признал церковного отпущенника навсегда находящимся под патроцинием церкви, ибо церковь никогда не умирает{814}. Затем этот процесс был распространен на бывших рабов светских господ, и короли Эгика и Витица во время своего совместного правления, т. е. на рубеже VII—VIII вв., издали закон, по которому отпущенник сохранялся под властью не только самого отпустившего, но и его сыновей и внуков. Столь долгая привязанность к одной семье патрона фактически делала невозможным уход отпущенника и его потомков из-под власти бывшего хозяина.

При освобождении бывшему рабу дается пекулий, который привязывает его к светскому или церковному имению (II, VI). И за него отпущенник платит патрону половину своего дохода (Leg. Vis. V 7, 13). Размеры выделяемого отпущеннику участка неизвестны и, по-видимому, определялись частным соглашением сторон. Эмеританский епископ Массона выделил своим отпущенникам «маленькие участочки» (exiguae possesianculae) (Vit. Patr. Emer. V, 13, 4). Но могли быть и относительно богатые отпущенники, как некий Елисей, которым специально занимался II Гиспалийский собор{815}. Но в любом случае они подчинялись патрону. Obsequium, который в римское время был лишь обязанностью отпущенника почитать патрона, прежде всего в сфере уголовного или процессуального права{816}, теперь превращается в полное подчинение отпущенника патрону и обязанность выполнять все повинности{817}. Уклонение от выполнения обязанностей рассматривалось как неблагодарность (ingrati actio) и наказывалось возвращением в рабство.