Испания от античности к Средневековью - Юлий Циркин

Положение же в стране становилось все тяжелее. Испанию не раз посещали голод и нашествие саранчи{751}. Очень сильный голод почти опустошил Испанию в правление Эрвигия (Cont. Hisp. 49). Упомянутое выше прошение недоимок свидетельствовало о невозможности собрать все необходимые налоги, и королевской власти приходилось с этим мириться. Страна обезлюдевала. Огромное значение имело резкое сокращение свободных людей. Сам Эрвигий жаловался на то, что только половина его подданных может свидетельствовать в суде и что есть целые деревни и небольшие виллы, которые не могут выставить на судоговорение ни одного свидетеля. Зато резко усиливаются магнаты. Опираясь на свои довольно большие владения и собственных подданных, они, с одной стороны, все более противопоставляли себя королю и противились любым попыткам последнего укрепить свою власть, а с другой — стремились укрепить собственную власть над зависимыми от них людьми. И король шел им навстречу. В новой редакции старого закона Леувигильда говорилось, что отпущенник или отпущенница в течение всей своей жизни не может уйти от своего господина или госпожи под страхом потери всего имущества (Leg. Vis. V, 7, 13). Этим законом отпущенники практически полностью прикреплялись к своему патрону. Эрвигий резко выступал против самой мысли о возможности равенства знатного человека с отпущенником, а тем более с рабом. Выражал ли он в данном случае свою собственную точку зрения или аристократический идеал{752}, совершенно неважно. Важно, что король решительно проводил эту точку зрения в жизнь.

Союз с церковью играл огромную роль в политике Эрвигия. Он всячески стремился показать свое благочестие и свою роль защитника веры. На его монетах, как и монетах Вамбы, появляется крест, который король держит, а на некоторых монетах крест увенчивает голову Эрвигия{753}. В его правление церковь приобретает большое значение. Дело дошло до того, что в ноябре 684 г. вопреки обыкновению Юлиан по собственной инициативе созывает в Толедо XIV собор. Хотя официально этот собор не был общегосударственным, на нем присутствовали представители всех митрополитов королевства. Поводом для его созыва послужило обращение папы Льва II, который просил испанских епископов поддержать решения III Константинопольского собора, осудившего монофелитство. Это послание папы прибыло в Испанию уже в момент закрытия XIII Толедского собора, так что тот рассмотреть поставленный вопрос не мог. XIV собор, походивший, естественно, под председательством Юлиана, действительно занимался только религиозными проблемами, поддержав, в частности, в соответствии с просьбой папы решения III Константинопольского собора. Но главное было в другом: Юлиан и его сторонники показали себя самостоятельной силой, могущей не считаться с королем.

Это не могло не беспокоить короля. Представлять Эрвигия лишь марионеткой в руках светской и церковной знати, конечно, неправильно. Он, как и Вамба, стремился к укреплению монархии, но пытался достичь этого иным способом: не противопоставлять себя этим силам, а опереться на них. С этой целью Эрвигий стремился сплотить знать. Несмотря на фактическое свержение Вамбы, его клан оставался одним из могущественных, и сам бывший король еще был жив и мог причинить Эрвигию неприятности. И король принял меры. Он выдал свою дочь Циксило за родственника (по-видимому, племянника) Вамбы Эгику (Chron. Alf. III, 4){754}. Хотя точная дата этого события неизвестна, оно явно произошло в первые годы правления Эрвигия{755}.[125] А это означает, что он уже с самого начала попытался найти путь соглашения с родственниками и сторонниками Вамбы. Одновременно Эрвигий стремился обезопасить свою фамилию от возможных преследований. Он добился от XIII собора принятия специальных постановлений о неприкосновенности жизни и имущества всех потомков короля (и их потомков) и о недопустимости принуждения королевской вдовы к новому браку{756}. К концу своего правления Эрвигий назвал именно Эгику, а не кого-либо из своих сыновей, своим преемником, взяв с него клятву охранять его сыновей и дочерей и защищать их права. Видимо, положение короля осложнилось, и ему было необходимо обеспечить себе поддержку все еще могущественного клана Вамбы, а своим детям и вдове сохранение их социального и имущественного положения{757}. Эгика потом скажет о многочисленных конфискациях, процессах и лишениях должности, какие происходили в последние годы царствования Эрвигия{758}. Вероятно, все же полностью своих целей политика короля не достигла. Если самостоятельный созыв Юлианом XIV Толедского собора ясно говорит о фактической независимости церкви, то репрессии против знати свидетельствуют, что добиться сплочения вокруг себя всей светской знати Эрвигий также не смог. Более того, клан Вамбы, по-видимому, оказался столь сильным, что навязал королю кандидатуру его преемника.

ЗАКАТ ВЕСТГОТСКОГО КОРОЛЕВСТВА

Эрвигий умер 15 ноября 687 г. Перед смертью он официально назвал Эгику своим преемником, взяв с него в дополнение к прежней клятве еще клятву оберегать всех подданных и относиться ко всем справедливо. Смысл этой клятвы не совсем понятен; может быть, Эрвигий подразумевал продолжение своей политики сплочения знати вокруг короля. В так называемом «Испанском продолжении» (53) говорится, что Эгика получил высшую власть для защиты королевства готов. Связано ли это с внутренними волнениями, о которых свидетельствуют те репрессии, к которым, как было сказано, прибег Эрвигий в конце своего царствования, или с внешними осложнениями, сказать трудно. Хроника Альфонса III (3) говорит о нападении на Испанию большого мусульманского флота в правление Эрвигия. Нападение было отбито, но ясной стала новая опасность. Арабы к этому времени вытеснили византийцев из Северной Африки и подчинили ее власти халифа. Их нападение на Европу становилось вопросом времени.

В самый день смерти Эрвигия собравшаяся вокруг его ложа знать провозгласила Эгику королем. Через девять дней Юлиан помазал Эгику на царство (Chron. reg. Vis. Cont. 49—50). Обычно помазание происходило в ближайшее воскресенье, которое в том году падало на 17 ноября. Задержка могла быть связана с переговорами, которые Эгика вел с некоторыми чинами двора и церкви, в том числе с Юлианом{759}. Если это так, то вполне возможно, что был достигнут какой-то компромисс между сторонниками покойного короля, включая Юлиана, и новой «партией».

Вскоре после своего вступления на трон Эгика созвал XV Толедский собор, и уже в своем послании ему противопоставил себя своему предшественнику. Воздав покойному королю все словесные почести, Эгика говорил о его незаконных репрессиях и произволе, а затем поставил перед собравшимися прелатами вопрос: какую из двух клятв, какие он дал Эрвигию, ему следует выполнять, ибо, по его словам, они противоречат друг другу. По-видимому, какая-то, и, может быть весьма значительная, часть имущества, конфискованного Эрвигием в ходе его репрессий, перешла непосредственно к королю и его семье, так что интересы детей и вдовы Эрвигия противоречили «справедливости», как ее понимали Эгика и его сторонники. И собор, как и предвидел Эгика, решил освободить его от клятвы защищать интересы вдовы и детей Эрвигия ради осуществления справедливости по отношению ко всему народу{760}. Но Эгика этим не ограничился. Он добился принятия собором специального постановления, согласно которому никто не мог насильно заставить вдовствующую королеву выйти замуж или совершить прелюбодеяние. Хотя внешне это выглядело как защита королевы и ее чести, на деле это должно было лишить кого-либо надежды достичь трона путем брака или связи с вдовой бывшего короля. А через три года III Цезаравгустанский собор постановил, чтобы вдова короля снимала с себя светскую одежду и уходила в монастырь сразу же после смерти супруга{761}.[126] Какие-либо претензии вдовствующей королевы на политическую роль и попытки клана Эрвигия вернуть себе в том или ином виде власть, таким образом, были заранее пресечены.

Для всех вестготских королей, начиная, по крайней мере, с Хиндасвинта, важнейшим вопросом становятся отношения со знатью. Последняя укрепилось в процессе феодализации государства и могла противопоставлять себя центральной власти. Короли, с одной стороны, делали шаги ей навстречу, а с другой — стремились сурово подавлять всяческие попытки заговоров и мятежей. Не стало исключением и правление Эгики. На III Цезаравгустанском соборе по настоянию короля было принято постановление, по которому возвращалась свобода тем церковным отпущенникам, которые были освобождены без специальной грамоты и на этом основании новыми епископами снова обращались в рабство{762}. Постановление явно было направлено против произвола епископов и на ограничение их личного богатства{763}. И это не могло не вызвать недовольство значительной части церковных верхов. К ним вполне могли присоединиться и сторонники покойного Эрвигия, теперь вытесненные с первого плана. В какое-то время до весны 693 г. в Толедо возник заговор, направленный против короля. В нем приняли активное участие высшие чины королевского двора, в том числе близкие семье Эрвигия. Чрезвычайно опасным для Эгики стало то, что в этом заговоре принял участие, а может быть, и возглавил его толедский митрополит Сисиберт, к тому времени сменивший умершего Юлиана. В результате вполне могла повториться история со свержением Вамбы[127]. Однако заговор был раскрыт. Участие в нем примаса всей испанской церкви являлось очень грозным знаком. Эгика принял решительные меры. Сисиберт был смещен со своего поста и заменен гиспалийским митрополитом Феликсом, которого, в свою очередь, заменил в Гиспалисе митрополит Бракары Фаустин, замененный епископом Портукале Феликсом. Такое неприкрытое вмешательство в церковные дела, особенно смещение толедского митрополита, могло вызвать новое напряжение в отношениях короля и церкви, что могло грозить непредвиденными последствиями. Чтобы избежать такого поворота событий, Эгика решил созвать новый собор и легализовать, уже с церковной точки зрения, все эти перемещения.