Царская тень - Мааза Менгисте

между двумя неровными пиками, не происходит ничего, только одинокая фигура замедляет ход, недоуменная, переходит на шаг. Наконец она оказывается в нескольких метрах от них, прямо перед Этторе, она показывает себе на грудь и говорит Бабах.

Она снова ударяет себя по груди. В ее движениях есть какая-то бесшабашная отреченность, игривость, которая наводит на мысль, что она вот сейчас перепрыгнет через баррикаду и схватит его за горло.

Уходи, говорит Этторе, потому что не знает, что еще ему сказать. Уходи. Vatene. Спеши, пока тебя не схватили. Он делает движение, будто прогоняет беспризорную собаку, словно есть какая-то мысль, которую он пытается выкинуть из головы. Он делает это еще раз, трясет головой.

* * *

Она стоит там, как дар божий, словно залитая солнцем тропа, которая только появилась под ее ногами, просит Карло Фучелли сделать этот шаг к истинному и вечному величию. Карло, стоящий на холме выше своих бойцов, улыбается и машет кинооператору, который расположился так, чтобы в поле его зрения были долина и баррикады. Я вам говорил, гордо кричит он. Я вам говорил, что мы покажем нечто новое. Потом он отдает приказ: Задержите ее и приведите ко мне.

Хор

Пойте, дочери одной женщины и одной тысячи, тех множеств, что пронеслись, как ветер, чтобы освободить страну от ядовитых тварей. Пойте, дети, о тех, кто был до вас, кто проложил тропу, по которой вы идете к более теплым солнцам. Пойте, мужчины, о доблестной Астер, и яростной Хирут и их ослепительном сиянии, освещающем всю окутанную тенью землю.

Пойте о тех, кого больше нет,

Пойте о гигантах, которые еще среди вас,

Пойте о тех, кто еще не родился.

Пойте.

Глава 5

Хирут бредет по пустоши, все дальше и дальше уходя от всех тех мест, что она знала, и наконец она становится чужой самой себе, превращается в неизвестную фигуру, бредущую по бесконечной выжженной земле, обугленным останкам далекой прошлой жизни. Останавливается она, только когда веревка ударяет ее по переносице, а потом сползает к ее ключице. Хирут недоуменно смотрит на веревку, а та начинает затягиваться на ее шее. Она не успевает повернуться, как тяжелый ботинок ударяет ее сзади по ногам. Она падает, падает неловко, уродливо. Бледный потный итальянец парит над ней, соединяя то пространство, где она находится сейчас, и холмы, где должна находиться. У него мясистое лицо, темная щетина, глаза маленькие, как булавочное острие. Лопнувший сосуд залил один глаз красным. Он смеется, глядя на Хирут. За ним слышатся другие голоса, гортанные, мужские.

Хирут сворачивается. Она упирает подбородок в шею, сводит вместе ноги и закрывает глаза. Если она будет сопротивляться, ее убьют. Если она останется в таком положении, ее убьют. Итальянцы творят ужасы с девушками, но никто не предупредил ее о том, что происходит в промежутке между пленением и смертью, между осознанием и атакой, в этом промежутке времени возможно все, и все уязвимые части тела находятся под безжалостным светом.

Другой человек склоняется над ней, смертельно бледный, с тенями под голубыми глазами. Нижняя часть его лица искривляется в неторопливой улыбке. Он хватает ее за предплечье рукой в носовом платке, сильно дергает. Вставай, говорит он по-амхарски. Говорит он спокойно, но его спокойствие обманчиво. Он едва сдерживается, готов взорваться.

Хирут испуганно поднимается на ноги, ищет глазами свою винтовку, но та исчезла. Она смотрит на мужчин вокруг, улыбающихся и страждущих, любопытных и жестоких. Она сутулит плечи и закрывает глаза. В этом нет ничего нового. То, что она видит сейчас, всегда там и было: бескрайняя долина, зеленые холмы и каменистые плато, примятые белые цветы, которые ей хочется сунуть в рот и пережевать вместо еды.

Bella soldata, говорит он. Голос у него тихий, странно высокий. Он проводит пальцем по ее щеке, сдвигает ее подбородок в одну сторону. Он поднимает ей одно веко, заставляя ее смотреть на него.

Меня зовут Карло Фучелли. Ты слышала мое имя? спрашивает он. Потом он замирает и кричит через плечо: Ибрагим!

Хирут поворачивает голову, чтобы скрыть мгновенный страх, который вызывает у нее это имя. Это тот офицер, который убил Тарику, и тот, которого Сеифу оставил живым. Фучелли, Мясник Бенгази. Тот человек, который сбрасывает эфиопов с небес.

Подходит высокий ascaro, отдает честь. Фучелли говорит ему что-то, тот кивает, переводит на нее взгляд, потом снова смотрит на итальянца.

Мы взяли твою подругу, говорит Ибрагим. Где лагерь Кидане?

Она смотрит на Ибрагима, потрясенная, и отрицательно качает головой. Этого ответа достаточно для Фучелли. Он кивает Ибрагиму, и ascaro берет ее под руку и тащит через толпу итальянцев, которые жмутся к ней, трогают ее волосы, спину, руку, талию, все те части, которые принадлежат пленному, а не солдату. Он ведет ее мимо рядов палаток, из которых при ее приближении выходят ференджи. Она отмечает, как они смотрят на нее и кивают, а потом идут за нею. Процессия растет — по одному итальянцу зараз, пока не выстраивается длинная, петляющая колонна, движущаяся по серпантину к другим палаткам, из которых на нее с ухмылкой на лицах смотрят другие ascari, а потом присоединяются к колонне, и та тянется за ней, словно вторая веревка, Хирут чувствует, что пальцы Ибрагима крепче впиваются в ее руку, тянут ее вверх по крутому склону, слышит, как за ее спиной на ругательном амхарском звучит непроизносимое слово, называющее то, чем она стала за несколько часов — чем-то новым, что меньше, чем пленный, меньше, чем Хирут, чем-то вырванным из контекста, существом без языка, без народа, без семьи, без любви, чем-то из промежуточного мира, не вполне человеком, не вполне животным, чем-то, имеющим лишь складчатую плоть, которую нужно разъять и использовать, а потом выбросить по своему усмотрению.

* * *

Она смотрит на напоминающую уродливый шрам колючую проволоку вокруг небольшого квадратного здания. Она переводит взгляд с ворот, запертых навесным замком, на головокружительный обрыв в нескольких шагах. Она чувствует, как ее качает при виде убийственного продолжения V-образного прохода, голова у нее кружится, хотя ноги твердо стоят на земле.

Фучелли щелкает пальцами, солдаты перед ней расступаются, и то, что она видит перед собой, нарушает всякую логику: Астер. Но Астер вынута из себя самой, из своей армейской формы, оголена до неузнаваемости. Она ничто. Она никто. Она сорвалась с якоря, она потеряна, она не принадлежит никакой семье, никакому имени, никакому роду. Она лишена благородной крови, вываляна в грязи, окружена облаченными в форму