Царская тень - Мааза Менгисте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то в письме Лео Наварры задело его память. Словно этот человек писал послание ему, Карло, потерянному им сыну-призраку, человеку, восставшему теперь из пламени и праха, чтобы сражаться с врагами. Лео Наварра познакомил его с чем-то новым: с родительской любовью, в которой нет ни малейшего намека на издевку или разочарование.
Сегодня эта подробность кажется ему поразительно впечатляющей, возможно, даже роковой накануне сражения: есть вещи, которых он никогда не понимал во взрослых, в тех, кто наблюдает за мальчиками, что растут и становятся мужчинами. Это неведение похоже на вяло протекавшую болезнь, обнаруженную слишком поздно, инфицированную рану, которая все глубже поражала ткани, когда ему казалось, что это все просто зуд. Его отец был трудным человеком, жившим в плену собственных агрессивных наклонностей, но Карло Фучелли пришел к заключению, что так ведет себя большинство отцов. Увидеть мучительное умолчание в напоминаниях Лео Наварры сыну означает увидеть любовь и почитание слишком сильные, такие, что их невозможно выразить обычными словами. Означает увидеть то, чего ему не хватало всю его жизнь.
Вот почему Карло настаивает, чтобы камера надолго задерживалась на нем, когда он будет стоять перед тюрьмой в полной форме, гордый и бесстрашный. Это предназначается для тех, кто похож на его покойного отца, путавшего страх с трусостью, принимавшего слезы за слабость и корившего мягкое сердце за невысказанную ненависть, которую учился вынашивать его сын, пока не пришло время покинуть дом и отправиться в Триполитанию[87]. Это для них, для ragazzi, хочет сказать Карло съемочной бригаде, для всех тех, кто сомневается в легендах, которые мы сотворим в этот день, для всех тех, кто отказывается верить, что простой человек может заслужить героическую память. Этот день для всех тех, кто не считает, что можно возродиться после полного фиаско и встать, как прежде, на две ноги.
Снимите Карло Фучелли крупным планом, пока его люди строят баррикады. Медленно панорамируйте снизу вверх. Сделайте общий план тюрьмы, потом переходите вправо, чтобы в кадр попал обрыв. Съемка с перспективы пленника. Снимите общую панораму ландшафта перед атакой. Абиссинцы уже в пути, и мы защитим нашу страну так, как вы никогда не видели. Я покажу вам сражение, достойное Римской империи, достойное великой Троянской войны. Я не стану посылать танки или пушки, чтобы уничтожить их до того, как они приблизятся. Я не стану вызывать самолеты, чтобы полить их ядом, пока они еще одеваются к сражению. Мы сделаем это так, как делали древние, и одержим победу во славу Италии винтовками и голыми руками. Наводите на резкость, делайте крупные планы, стабилизируйте кадр. Приготовьтесь к чудесным проявлениям храбрости. Смотрите! Вы уже видите врага по пыли, поднимающейся на горизонте. Оцените их мощь, но не обманывайтесь: они идут, как Мемнон шел за Ахиллом. И умрут так же, как Мемнон.
Глава 4
Вот как начинается сражение: медленным появлением тени монарха из-за высокого горного пика. Неотчетливым образом императора, уловленным пощелкивающей и жужжащей камерой, отраженным блеском объектива, посылающего его в тумане на склоне холма. Отряд Кидане готовится разделиться на группы, которые окружат итальянцев, Царская Тень и его охранник-женщина заходят на самый высокий гребень и смотрят вниз. Отряд смотрит вверх и погружается в молчание, приведенный в трепет видением императора Хайле Селассие, потерявший дар речи при виде его охранницы, великолепной в своей форме.
Шепот: Он вернулся. Он здесь. Джан Хой освободит свой народ. Он пойдет с нами в атаку, поубивает врагов и вернет себе трон. Он здесь!
Они не боятся усиливающегося урчания, разносящегося по долине со стороны итальянского лагеря. Шумы не имеют значения. Они смотрят на Хирут, на их новый символ матери-Эфиопии, представляющий всех женщин, которые выжили в войне, чтобы поднять оружие и сражаться или бежать на поле боя, чтобы выносить раненых. Отряд падает на землю. Они прижимают лбы к земле. Они проклинают те слухи, которые сообщали, будто император бежал в другую страну. Они благодарят Всемогущего за то, что их великий вождь пришел, чтобы вести их в бой. И они клянутся сражаться до последнего вздоха.
Хирут смотрит на Минима, который медленно исчезает из виду за гребнем холма, чтобы быть подальше от воинов, которые пойдут в атаку первыми. Отряд рассеялся, занял позиции, и никто не знает, что император исчез из виду. Почти невозможно различить его стройную фигуру в нечетком облаке пыли, которое развевается, словно накидка, за его спиной. Хирут, которая смотрит ему вслед, пробирает дрожь. Вынести это почти невозможно: душевный трепет и ужас, зов и риск, честь и обязанность. Она смотрит на Аклилу рядом с ней и чувствует себя уверенной, успокаивается под его бестрепетным взглядом. Она кивает ему, а он улыбается ей в ответ, потом они оба смотрят на бойцов внизу, она находит взглядом Кидане. Он хватает за руку Сеифу, кивает Амхе, оглядывается на Астер в такой же, как у него, форме. Большинство остальных женщин, которые будут сражаться рядом с ним, облачены в платья. Хирут воображает, что ей слышны слова Кидане, обращенные к Сеифу, потом к Астер, а потом — что Астер передает другим женщинам: Итальянцы подготовились. Это будет не неожиданный налет, а настоящее сражение.
Подготовься, шепчет Аклилу в оглушающую тишину. Следуй за мной и держись рядом, добавляет он. Он сжимает руку Хирут — давление, которое унимает ее дрожь.
Когда Кидане подаст знак, они бросятся в атаку на итальянцев, а тем временем другая группа во главе с Амхой обойдет холм в сторону лагеря строительных рабочих, проколет покрышки, украдет инструменты и оружие, перережет линии связи. Они сожгут палатки и убьют тех, кто им попадется. Они подожгут эту ужасную тюрьму и сбросят в пропасть колючую проволоку.
Хирут берет себя в руки. Долина расширяется. В ушах у Хирут звон. Она потеет. Им предстоит пробежать по долине, а потом подняться
