Царская тень - Мааза Менгисте

Вот почему, когда Этторе видит письмо своего отца в Эфиопии, он отчасти понимает, что перед ним сломленный человек. Свидетельством тому мелкий, идеально ровный шрифт: Лео Наварра приложил усилия, чтобы лишить свой почерк его обычной пышности, и уничтожил все эмоции, которые могли рассказать о нем больше, чем он хотел. Он пытался снова стереть себя из прошлого и оставить только то, что необходимо в строках письма. А еще Лео фактически оставил сыну последнюю свою загадку. Он спрятал себя между слов, заполнивших все пустоты и поля, написал так, что все еще слышна мольба: найди меня, спаси меня, подержи меня — хоть раз — в рассеянном сиянии нежного света.

Краткая история Леонардо Наварры

Он не знал, каких тем он не должен касаться. Он не понимал со всей ясностью тех фактов, которые подлежали передаче посредством логических рассуждений, и тех подробностей, которые могли быть трансформированы только в звук. Лео Наварра, урожденный Лев Найман, появившийся на свет 19 апреля неопределенного и вполне обычного года, даже не был уверен, что оставшееся несказанным в его записках заслуживает такой чести. Точно так же не знал он, пойдет ли озвучивание на пользу тому, что он озвучил. Он всегда глубоко чувствовал бесконечную дистанцию между двумя этими полюсами выражения. Он видел многочисленные ошибки опущения и бестактные включения в разговорах родителей. Их слова, те, что скрыты в безмолвных жестах, и те, что вылетают из кричащих ртов, витали на периферии его видения, когда он был мальчишкой, ждали, когда он споткнется.

В тот день, когда Лео, урожденный Лев Найман, сын двух усталых родителей, живущих в покосившемся деревянном доме, начал говорить, его первые слова, как сообщила ему потом его мать, звучали не так, как должны звучать, когда их произносит неопытный язык младенца. Она убеждала друзей, что ее маленький, но очень активный сын, сидевший на ее бедре, в один прекрасный день заглянул ей в лицо и просто сказал: Мы все должны понести наказание.

Когда усталый отец Льва, Максим, вернулся как-то раз вечером домой и услышал, как его сын повторяет эти слова, он сел за стол, положил голову на руки и пробормотал: Он родился в Изюме, но когда-то город назывался Изюмчик, а еще раньше он назывался иначе, но это название потеряно для нынешнего поколения. Он не понимает, что, как землю ни назови, она землей и останется. Он воображает, что слово может изменить форму. Но ты должна объяснить ему, моя любимая, что это та самая земля, в которую ложатся наши страдания, когда мы умираем. Неизменное остается без изменений, как бы мы себя ни называли. А имел он в виду, как узнает впоследствии Лев, вот что: только земля запомнит, кто мы такие, ничто, кроме нее, не имеет такой силы нести бремя памяти. Чтобы стать неизвестным, недостаточно поменять имя: человек должен пойти туда, где земля всегда была чужой тем, у кого общая с тобой кровь.

Лев Найман, он же Леонид Новски, он же Леонардо Наварра, муж красавицы Ани (21 марта 1881 — 19 октября 1905), отец маленького Бориса (25 ноября 1902 — 19 октября 1905), в последний полный день жизни спавшего на коленях перепуганной матери, пока его отец добирался с работы домой, звал их с охваченных огнем улиц Одессы, бежал вверх по заполненной дымом лестнице, пока ни воздух, ни слово уже не могли вырваться из его рта. Лео, отец Этторе, муж Габриэллы, гордый итальянец, вечный атеист, человек, твердо верящий в факты и подробности, неколебимо убежденный в том, что то, что видимо, обязательно должно быть истинным, написал письмо своему единственному живому сыну и излил полускрытую жизнь на этом листе бумаги. Он сделал это в фанатичной уверенности, что оно будет найдено и расшифровано. Но, как узнал Хейраллах Али, этого не случилось.

Глава 3

Само по себе это действие не имеет смысла, такая мелочь, как поступок отца, который ставит маленького сына на высокую кладку дров и вытаскивает из нее нижнее полено. В приказе, который Карло Фучелли отдает Ибрагиму, нет сентиментальности: Достань мне это письмо, от которого Наварра, кажется, не может оторваться, хотя уже две полных недели прошло. Немедленно добудь мне его, чтобы я его прочел, прежде чем он поймет, что оно пропало. Так ведут себя мужчины по отношению к тем, кто находится у них в подчинении: они давят, и гнут, и смотрят, сколько времени нужно, чтобы парень наконец сломался. Они ведут себя так, потому что могут. Они ведут себя так, потому что после этого отвлекшийся от дела парень снова становится податливым и впечатляюще покорным. Фотографии пленников поступали не с той регулярностью, с какой следовало бы. Этторе Наварра делает недостаточно фотографий. Ascari сообщают, что, пока они сталкивают пленных, он проводит время, сидя у толстенного дерева на некотором расстоянии от скалы.

Ибрагим приносит ему письмо ночью, вручает и ждет, когда он закончит читать. Карло не спрашивает, как Ибрагиму удалось незамеченным пробраться в итальянскую зону. Он доверяет способностям Ибрагима, его исключительной исполнительности в том, что касается приказов. Карло вынуждает Ибрагима ждать, пока он перечитывает письмо, — с тем же результатом: предложения ясны, но эмоции ускользают от него с каждой точкой, каждая новая мысль дробится к тому времени, когда он доходит до следующей точки. В письме нет ничего такого, что он мог бы зафиксировать и обездвижить, чтобы изучить досконально. Это письмо, в котором смысл всплывает на поверхность в тусклом свете, потом исчезает, личное послание отца сыну, отца самому себе.

Карло Фучелли садится за свой стол, отодвигает письмо в сторону. Он берет срочную телеграмму, в которой сообщается, что команда «Люче Ньюс» прибывает в то самое время, когда Хайле Селассие приказал Кидане организовать нападение на его, Фучелли, лагерь. Эфиопы будут атаковать завтра, и он должен позволить операторам запечатлеть все на пленку. Карло трет глаза, размышляя о своем следующем шаге. Наконец, когда Ибрагим осторожно покашливает, он прерывает свои размышления и возвращает письмо Наварры. Карло чувствует себя странным образом опустошенным, он не находит нужных слов, и когда он кивает Ибрагиму и смотрит, как тот разворачивается и уходит, для него это не более чем шелест крыльев в ночи.

Карло выходит из своего кабинета на следующий день, чтобы встретить команду Люче Ньюс. Приказ из Рима требует, чтобы он предоставил команде полный доступ к солдатам, позволил им снять столкновение,