Царская тень - Мааза Менгисте

Один из охранников свистит и стучит в дверь. Еда. Кофе. Хватит вам обеим. Он бегло, естественно говорит по-амхарски.

Она позволяет ему уйти. Она хочет извести себя голодом, сойти на нет, просочиться в землю и выскользнуть из этого места. Она трет глаза. Она не помнит, когда спала в последний раз, и голова у нее идет кругом.

Кидане, бормочет Астер. Кидане. Она стонет, молотит ногами, подхваченная фабулой сновидения. Слабый свет восхода просачивается внутрь, он все еще завернут в тьму ночи. Он обволакивает дрожащую фигуру мягкой дымкой. Астер, шепчет Хирут. Ты со мной. Она сжимает руки Астер. Она знает, по каким местам бродит разум в темноте. Она знает, как легко сойти с ума, когда у тебя слишком много времени для пребывания в этих уголках. Она прощупывает шрам на собственной шее, чувствует огрубевшую кожу, которая обтягивает ее ключицу. До вчерашнего дня она не знала, что существуют разные виды наготы. Она не понимала, пока не увидела Астер, что есть разные виды обнажения, и один из них — непристойный и унизительный. Не знала, что некоторые тела не могут выносить унижения, что это делает их слабее, а не сильнее, они не в силах противостоять тому, с чем другие, вроде нее, живут день за днем, словно и нет ничего.

Астер поднимает голову. В ее голосе слышится дрожь. Кидане? Астер медленно распрямляется. Я поведу. Она прощупывает воздух. Где моя винтовка, глупая ты девка?

Мы в тюрьме, говорит Хирут. Нас поймали, я не знаю, где все. Ее подбородок дрожит, слезы просятся в глаза; произнесение этих слов вслух еще раз подкрепило их справедливость.

Заткнись. Астер прислоняется к стене, оглядывается, потом смотрит на себя и охает. Она складывает руки на груди. Ожерелье — разве он не надел его на меня? Потом она прижимает ухо к стене. Они подслушивают, да? Пожалуйста, отведи меня домой.

Мы в итальянской тюрьме.

Астер обхватывает дрожащими руками свое лицо. Она прикасается к своим плечам, заплывшему лицу, трогает промежность. Что они сделали? Это случилось? Она прижимается спиной к стене. Это была я? То была я?

Ее руки взлетают в воздух, потом падают ей на колени. Она смотрит на них, пытаясь сморгнуть потрясение. Где мой муж?

Лицо, которое Астер поднимает к грубому потолку, являет собой полотно царапин, подсвеченных ранним солнцем. Она крестится, потом застегивает рубашку на оставшиеся пуговицы. Потом она делает глубокий вдох, потом еще один, и последний выдох обессиливает ее. Она опускается на землю. Где мой Кидане?

Хирут отворачивается. За дверью еда, говорит она, вставая на ноги. Я попрошу одеяла.

Они не имеют права держать нас здесь. Почему мы здесь? Астер поворачивается к стене и начинает тихо плакать.

Хирут встает у дверей, руки ее висят по бокам. Она боится открыть дверь и впустить солнце. Она не хочет видеть, что сидит перед ней, отражая то, чем была она всю предыдущую жизнь. Она осторожно поворачивает ручку и выходит, глаза ее горят и слезоточат на неожиданном свету. Она покачивается на ногах, неустойчивая и дезориентированная, наконец охранник показывает на поднос с едой сразу за оградой: ломти сухого хлеба и две чашки холодного кофе. За ним стоят два других охранника, держат ее под прицелом.

Хирут смотрит дальше — за спины этой тройки: тут есть еще охранники, они идут тропинкой, которая ведет в лагерь внизу. А в нескольких шагах — два больших камня, которые словно простерли к небу руки в мольбе.

* * *

Внутри палатки кухарки: необычная и громкоголосая дрожь. Фифи смотрит на нее через отверстие в клапанах. Женщина выхаживает туда-сюда в тесном пространстве, ее верная ложка колотит ее по ноге, ее бормотания раскручиваются и проникают через ткань протяжным взволнованным вопросом. Фифи снова стучит снаружи, ждет, когда кухарка заметит и впустит ее, она не может понять, что нашло на женщину, которая обычно так пунктуальна в своих дневных обязанностях, что даже одна пропущенная еда дает основания для тревоги.

Сегодня кухарка не вышла из своей палатки и не принесла ей кофе. Она не подала ни инджеры, ни хлеба, не предложила посидеть с ней и поесть, прежде чем начать день. Она не выходила из своей палатки после того, как они закончили обед вчера вечером, сидела ссутулившись над мессобом в палатке Фифи, почти не говорила, настораживалась при каждом шуме со стороны тюрьмы и новых пленных.

Прошлым вечером Фифи отважилась спросить ее: Ты знаешь этих женщин, которых они взяли в плен?

Кухарка сидела, уставившись на поднос с едой. Потом, после долгого молчания, сказала: Не позволь ему убить их. Рот ее продолжал дрожать. Он будет жестоким, но ты можешь помешать этому.

Кто они? спросила Фифи.

Кухарка отрицательно покачала головой. Я знаю, что он делает. Я знаю, что он за человек. Хватит, добавила она. Всему есть предел.

Я войду, говорит Фифи теперь, постукивая в клапан палатки.

Кухарка движением руки приглашает ее. Они стоят лицом друг к другу в маленькой палатке и не знают, что делать.

Что они сделали со старшей? Почему она была голая? Кухарка смотрит на ложку в своей руке и, словно поняв, с какой силой она сжимает ее, осторожно кладет ложку на кушетку. Она сердито, быстрыми и яростными движениями трет руки о ноги. Что случилось?

Фифи качает головой и садится на кровать. Ты сама знаешь, говорит она. Зачем мне тебе об этом говорить? И после их появления я не видела Карло. Он со мной не хочет общаться. Я знаю, он забрал их форму, дал им пока абиссинские платья. Это все, что я знаю.

В палатке жарко, в ее тесном пространстве стоит густой запах куркумы и корицы. Кухарка смотрит вниз, на что-то рядом с ногами Фифи, потом вытаскивает из-под кушетки маленькую корзинку. Передай это им, говорит она. Передай это девочке, она будет знать, что с этим делать.

Фифи отрицательно качает головой. Я не смогу к ним подойти, тихо говорит она. Ты же их знаешь. Она ждет, когда кухарка скажет что-нибудь в ответ, возразит, согласится, но кухарка выпрямляется и ждет, когда продолжит Фифи. Я ничего не могу поделать, добавляет Фифи. Если я попытаюсь что-то сказать Карло, то сделаю только хуже.

Ты всегда можешь что-то сделать. Кухарка потеет, а в ее глазах горит испуганный и безумный свет. Ты столько всего делаешь, говорит она, не скрывая сарказма.

Фифи складывает руки