Царская тень - Мааза Менгисте

на груди и подходит вплотную к кухарке. Она довольно высокая, и кухарке приходится поднять голову. Я тебя не боюсь, говорит она. Я не боюсь, и мне не стыдно. Ты считаешь, что твое занятие ниже твоего достоинства, продолжает она. Я знаю свое место.

Кухарка отступает от нее на шаг и смотрит на свои руки. Я не это имела в виду. Я говорю, что ты можешь делать все, что тебе захочется. Ты красивая.

И взгляд, которым женщина смотрит на Фифи, полон настороженной ревности, которая хочет утверждать и отрицать свое существование, и теперь настает очередь Фифи отступить на шаг, приготовиться к зависти, которая наверняка не заставит себя ждать, к негодованию, которое ведет к потере доверия и дружбы, потому что это уже столько раз случалось в ее жизни с самого детства, и она молча клянет себя за надежду на то, что с кухаркой будет иначе.

Кухарка продолжает: Ты свободная, и ты можешь говорить с ним так, как не может никто. Он будет вести себя так, будто не слушает тебя, но слушать он будет.

Фифи качает головой и роняет руки. Она разглаживает на себе платье и идет к выходу. Останавливается на пороге. Ты ошибаешься в том, что я обладаю властью над этим человеком.

Он тебя любит, тихо говорит кухарка.

Фифи смеется. Значит, ты не знаешь, что такое любовь.

И она тут же жалеет о сказанном, сожалеет о рваной боли, которую эти слова причинили кухарке, об этой вспышке злости и негодования, которые полностью овладевают ее круглым лицом.

Кухарка, не сказав ни слова, наклоняется, чтобы вернуть на прежнее место корзинку, которую она вытащила из-под кушетки. Когда она распрямляется, на лице ее маска. Сделай что-нибудь, говорит она.

Глава 7

Фифи наливает себе кофе и ставит джабану[88] на пол у их ног. Ей необязательно смотреть на Карло, чтобы понять, что на нем опять два пояса. Он медленно расхаживает по небольшой складской постройке, которую стал использовать как свой кабинет, шаги он делает неловкие: ему мешает крохотный нож, который он носит на щиколотке. У него под глазами темные круги, красные линии проходят по кривой его густых ресниц.

Когда ты ел в последний раз? спрашивает она и оглядывается. В комнате всего одно окно — за его столом. Когда он садится, то смотрит прямо на дверь. Один стул задними ножками приставлен к стене, словно для того, чтобы блокировать дверь, когда Карло находится здесь. Другая маленькая дверь ведет, по-видимому, в складское помещение.

Он достает сигареты, закуривает. Ты взвинчена, говорит он и улыбается сквозь облако дыма. Шторы в его кабинете еще закрыты, но мягкий теплый свет уже просачивается в комнату. Свет обволакивает его лицо, выравнивает резкие линии его новой худобы.

Твои солдаты взбудоражены появлением новых пленных. Она ставит чашку на поднос и кладет в кофе крохотную ложечку сахара. Иногда даже не уснуть, добавляет она.

Шумы в лагере усилились после того, как были взяты пленные. Мужчины стали вести себя громче. Их смех стал более грубым и резким, даже походка у них изменилась — стала более веской, более волевой. Лагерь изменился, приспособился к новым пленным, все дали себе немного больше свободы.

На них была итальянская форма, говорит Карло. И оружие. Он подается к ней. Что это за женщины? Кого вы выводите в этой стране?

Он открывает вторую дверь и затаскивает Фифи во вторую комнату. В комнате кушетка, короткая книжная полка со стопками его папок, невысокая лампа и металлический стул. Комната без окон, тесная, настоящая каморка. В ногах кровати лежит футболка, на полу пара грязных носков. На спинке стула висит сложенная газета.

Он стягивает с кушетки тонкое одеяло и садится. Подтягивает ее ближе к кушетке и прижимает ее руки к своему рту. Целует ее ладони. Ты знаешь, сколько ваших убито на прошлой неделе всего в нескольких километрах отсюда?

Фифи смотрит на пистолет, торчащий из его мундира. Она уверена, что под подушкой у него нож — он с ним спит. Другой нож привязан к его икре. Его телохранители дежурят перед домом. Я тебя давно не видела, говорит она. Она вытаскивает свою руку из его и трет его лоб.

Он зарывается лицом в ее живот. Ты скучала? Он поднимает голову. Или тебе просто любопытно? Он выпрямляется.

Берет газету со спинки стула. Аккуратно раскладывает ее и кладет ей на колени. Крохотная статейка, втиснутая между двумя историями о новых телефонных линиях, соединяющих военные посты: «Хайле Селассие возвращается?» А под заголовком краткое сообщение о ликующих деревенских жителях, которые заявляют, что видели императора, Негуса[89]. Карло засовывает руку под кровать и извлекает оттуда плоскую стальную шкатулку, в которой хранит свои вещи. Защелка на шкатулке открыта, крышка поднята. Он протирает днище, прежде чем поставить шкатулку на кровать. Вытаскивает оттуда Библию в кожаном переплете, написанную на геэзском[90], с рисунками ангелов, смотрящих большими, проникновенными глазами. Фифи требуется несколько мгновений, чтобы узнать книгу. Карло раскрывает ее. На первой странице ее имя, данное ей при рождении, написанное ее рукой. Он переворачивает страницу, еще одну, его действия взвешенные, вся его растревоженная энергия уходит на ровное удержание книги на своей неподвижной ладони.

Она знает, где прятала эту книгу с момента своего приезда. Она знает, Библия лежала на дне ее сумки с ее европейской одеждой и парфюмерией. Это личное напоминание о ее прошлой жизни, путь назад, к трудным дням, к ее прежнему «я» — Фавен из Гондэра, красавица-дочка торговца, сестра талантливого слепнущего художника.

Ты умеешь читать. Ты умеешь писать, говорит он. Он кладет Библию на пол, откидывает газету. Вы примитивный народ, продолжает он с дрожащими губами. Вы считаете себя такими цивилизованными, но не можете избавиться от своих суеверий и истерических видений. Вы вызываете своих колдуний, и они предсказывают, что мы в вашей стране продержимся всего пять лет. Он замолкает, чтобы рассмеяться. А теперь вы заявляете, что видели человека, которого только что сфотографировали в Англии. Глупые, дикие, невежественные рабы, все вы. Его трясет. Он протягивает ей книгу, потом ухмыляется, морщины у его рта становятся глубже.

Она выпрямляется. После того нападения на тебя… Она замолкает. Я тебя спасла. А не твои верные охранники и солдаты. Я. Если бы не я, говорит она, тот эфиоп убил бы тебя.

Значит, твой народ считает, что Хайле Селассие участвовал в нападении Кидане? Так? Он между своими встречами