Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

о том, как Пикассо был очарован ею при первой встрече: «Дора Маар в кафе. Эмансипированная, импульсивная, провокационная, тревожная. Она играла острым ножом, бесстрашно крутя его в руке, облаченной в элегантную перчатку. Завороженный Пикассо попросил ее подарить ему эту перчатку на память. Она тут же сняла ее и протянула художнику»{657}.

Исследуя жизнь Доры Маар, собирая информацию о ее присутствии рядом с Пикассо в период создания «Герники», я побывала в ее доме в Менербе{658}, небольшом городке на юге Франции. Узнала, как в последние свои годы она стала практически затворницей и отказывалась принимать посетителей и как лишь жалкая горстка людей собралась вокруг ее гроба 27 июля 1997 года на кладбище в Кламаре. Но именно в Центре Помпиду, на первой выставке, целиком посвященной Маар, я по-настоящему открыла для себя ее творчество. Экстравагантные и невероятно чувственные работы фотографа потрясали. Я решила обратиться к Виолетте Андрес, эксперту по фотографии Музея Пикассо в Париже, с просьбой рассказать мне о влиянии Доры Маар на Пикассо. «Она никогда не говорила об этом. Точнее, преуменьшала свою роль. Но посмотрите на фотографии, сделанные в марте 1936 года в Буажелу…» – ответила Виолетта и выслала мне множество фотокадров, которые открыли для меня огромный мир.

Снимки были сделаны Маар и Пикассо во время их портретных сессий. Это было похоже на игру фотографа и модели, где они постоянно менялись ролями, поочередно представая перед объективом фотокамеры. На фотографиях, снятых Пикассо, Дора Маар то сосредоточенно читала газету, устроившись за столом, то спокойно сидела на диване в вечернем полумраке, укутавшись в уютный кардиган. Однако везде она излучала мощную, почти гипнотическую энергию. Несмотря на то что Пикассо все еще глубоко переживал потерю своих нормандских владений, Дора провоцировала его и заставляла позировать. На ее снимках художник то сидел, опершись локтями на спинку старинного стула, то стоял, откинувшись назад, удерживая равновесие лишь плечом, прислоненным к стене. И вдруг мне пришло в голову, что Пикассо уступает часть своей власти Маар в этих совместных экспериментах. Зимой 1935–1936 годов Дора создала несколько невероятных фотопортретов Пикассо, искажая его изображение с помощью светотени, контрастного цвета и абстракций. Она вела себя с Пикассо так же, как он сам привык поступать с моделями, смело разрушая или, наоборот, приукрашивая их образы в своих работах.

Маар не старалась угодить Пикассо, в отличие от других. Их отношения были больше похожи на поединок двух равных. Будучи своенравной дочерью респектабельных родителей, Дора прекрасно осознавала свое превосходство и каждый раз подтверждала его с присущими ей уверенностью, апломбом, дерзостью и остроумием. Рядом с ней, как мне кажется, уравновешенность Пикассо внезапно пошатнулась, его легендарное бесстрашие было утрачено. Художник впервые был не только восхищен, но и покорен женщиной – известным фотографом-сюрреалистом, более сведущим в технике, чем он сам, и политической активисткой, бросившей ему вызов{659}. Пытаясь восстановить душевное равновесие в этот период, Пикассо создавал один за другим портреты своей новой возлюбленной – «Дора Маар в профиль в три четверти» (Dora Maar in Three-Quarter Profile), «Дора Маар и античная фигура» (Dora Maar and Antique Figure), «Дора и Минотавр» (Dora and the Minotaur){660}, словно хотел завлечь ее на привычную ему территорию и удержать там.

Тем временем семейная жизнь Пикассо складывалась таким образом, что художник оказался точно между двух огней. Шла битва за его деньги и любовь. С одной стороны – Ольга Хохлова и их сын, с другой – Мария-Тереза Вальтер с дочерью. Эти противоборствующие силы раздирали Пикассо как эмоционально, так и финансово. А теперь в его и без того тревожной вселенной появилась еще и страстная Дора Маар, с которой Пикассо приходилось соперничать, работая над совместными творческими проектами. Он был накрепко привязан к Франции – его удерживали семейные обязательства, двое детей, поместье в Нормандии и три квартиры в Париже. В то же время Пикассо никогда не забывал об Испании. С ростом фашизма в Европе ранее никак не вовлеченный в политику Пикассо не смог оставаться безучастным. В 1937 году энергичного и пылкого маэстро можно было найти в его новой студии на улице Гранд-Огюстен, окруженного испанскими республиканцами, отчаянно пытающимися остановить продвижение фашистских войск в Испании. Как раз в этом году он создал, по мнению большинства критиков, свой величайший шедевр, из-за которого прослыл политически ангажированным художником.

Резкая трансформация политического сознания Пикассо мне кажется вполне объяснимой, хотя для некоторых она остается загадкой. Фашизм продвигался по всей Европе с нарастающей силой. В Испании в июле 1936 года генерал Франко совершил государственный переворот, ввергнув страну в ужасы гражданской войны. Германия во главе с Гитлером поддержала режим Франко поставками оружия. А уже в следующем году в Мюнхене прошла выставка под названием «Дегенеративное искусство», где картины Пикассо наряду с работами других представителей кубизма и сюрреализма позиционировались как «вредоносные» для немецкой нации. «Пикассо и мы все знаем, что будем одними из первых жертв фашизма, гитлеризма», – писал парижский критик и дадаист Жорж Юнье еще в 1935 году в журнале Cahiers d'Art{661}. Беженцы из Испании, которые массово стекались во Францию, попадали там в лагеря для интернированных, где условия содержания мало отличались от нацистских концлагерей. «Несчастье испанских республиканцев заключалось в том, что они прибывали во Францию в надежде найти убежище как раз в тот момент, когда эта страна стала замыкаться в себе», – объясняла Женевьева Дрейфус-Арман, французский историк{662}. Эту ситуацию иностранец Пикассо воспринимал особенно мучительно. Всегда присущие ему осторожность, выжидательная позиция, а также нежелание проявлять политическое участие были полностью сметены ростом тоталитаризма в Европе. Реальность стала очевидна – где бы Пикассо ни находился, он везде был под угрозой. И если исключить коммунистическую фазу его жизни, то именно теперь наступил единственный период решительной, непримиримой политической активности художника. В январе 1937 года Пикассо создал картину «Мечта и ложь Франко» (Dream and Lie of Franco), а еще через пять месяцев написал «Гернику» – произведение искусства, которое до сих пор остается символом сопротивления всем формам фашизма.

* * *

Но давайте вернемся на несколько месяцев назад. В Испании 16 февраля 1936 года, а чуть позже, 3 мая этого же года, и во Франции к власти пришел левый Народный фронт, который объединял партии республиканцев, социалистов и коммунистов. Это был очень короткий период, когда ситуация в обеих странах складывалась благоприятно для Пикассо. У нового министра культуры Франции Жана Зе на стенах кабинета висели четыре картины Боннара{663}, и