Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

от 8 сентября того же года{648} Пикассо возобновил причудливый, гипнотический танец, который кружит его героев в разрушительных, хищнических импульсах, физической жестокости, диком насилии и приводит к смерти{649}. «Пирующий, любящий, сражающийся Минотавр – это сам Пикассо, – писал Канвейлер. – Он хочет показать себя обнаженным, открытым и незащищенным в общении с окружающим миром»{650}.

* * *

Пикассо выстраивал свое профессиональное окружение в соответствии с собственными вкусами, вовлекая других непризнанных художников и поэтов в свой ближний круг, собирая армию поклонников, коллег, экспертов и друзей, которые впоследствии стали пропагандистами его творчества во Франции и за ее пределами. Хотя у них были разные функции, все они были преданы ему, а некоторые даже восхищались им настолько сильно, что готовы были работать на него бесплатно. В общем, даже несмотря на хрупкость своего статуса иностранца, Пикассо уже тогда функционировал как отдельное государство, в котором каждый из его приближенных руководил одним или несколькими министерствами. В дополнение к своим старым арт-дилерам (Воллару и Канвейлеру) Пикассо работал в Париже также с братьями Розенберг и Андре Левелем, который в 1924 году открыл галерею Персье. А с 1926 года художник начал сотрудничество с Пьером Лебом, Пьером Колле и затем с галереей Жоржа Пети. К этому профессиональному кругу вскоре присоединился искусствовед Кристиан Зервос, прибывший из Греции и основавший журнал Cahiers d'Art, первое издание той эпохи, посвященное современному искусству, и опубликовавший дебютный каталог с работами Пикассо. Начиная с 1932 года к Пикассо примкнули и другие безусловные поклонники: фотограф Брассай, приехавший из Венгрии и ставший близким другом художника; Терьяд, прибывший из Греции и учредивший журналы Minotaure и Verve, которые сыграли огромную роль в распространении работ Пикассо; друг юности Пикассо, каталонец Хайме Сабартес, взявший на себя задачи его личного секретаря; французская предпринимательница Мари Куттоли, открывшая в Алжире гобеленовый бизнес и использовавшая для создания своих замечательных работ рисунки Пикассо; и еще много интересных личностей. Но лучшие новости пришли к Пикассо в 1934 году из Соединенных Штатов, где проходили его выставки: из музея Wadsworth Atheneum в Хартфорде и галереи Поля Розенберга в Нью-Йорке.

«Вчера, несмотря на то что был День Святого Патрика, галерею посетили триста четыре человека и двести двадцать человек выстроились в очередь на улице, ожидая возможности войти»{651}, – с гордостью сообщал художнику арт-дилер.

Межвоенный период стал поворотным для Пикассо. В это время он сумел организовать систему эффектного продвижения своих работ, которая действовала вплоть до самой его смерти. Грамотная демонстрация произведений, умение убеждать и при необходимости оказывать давление, талант очаровывать и одаривать подписанными рисунками, портретами и гравюрами – все это помогало Пикассо собирать вокруг себя нужных ему людей, каждый из которых выполнял особую роль и был своеобразным инструментом в руках гения.

37

Поэт и политический художник

Сейчас я работаю над картиной, которую назову «Герника». В ней я выражаю весь свой ужас перед военным сословием, погрузившим Испанию в океан боли и смерти{652}.

Пабло Пикассо

Очень важно, что «Герника» похожа на фотографию. Это, безусловно, современное решение{653}.

Дора Маар

Цюрих, 9 сентября 1932 года. Фотография Пикассо на фоне озера. Бежевый костюм и белый платок-паше, светлая рубашка и темный галстук, шляпа Borsalino чуть сдвинута вправо, папироса аккуратно зажата между указательным и средним пальцами. Что скрывается за этой элегантной позой и торжествующим взглядом Пикассо? Последний раз мы видели художника в Париже, где проходила ретроспектива его работ, ошеломившая коллекционеров, съехавшихся в столицу Франции со всего мира.

Париж в те годы, несмотря на видимость благополучия, находился в бедственном положении. Французское правительство, оказавшееся плохо подготовленным к экономическому кризису, организовало череду денежных реформ, что привело к обесцениванию национальной валюты. «Мы ничего не продавали. Никто не посещал галереи», – вспоминал Канвейлер{654}.

А в то же время в Цюрихе, в Художественном музее Kunsthaus, открылась персональная выставка Пикассо, которая ознаменовала еще один его шаг навстречу международному признанию. Отсюда и такой щеголеватый, ликующий вид у маэстро на берегу швейцарского озера, и его слова в одном из интервью: «Я никогда не буду создавать искусство в угоду политическим, религиозным или военным интересам какой-либо страны»{655}. Но всего через два года, 30 июня 1934 года, в Германии наступила «Ночь длинных ножей»[139] и Гитлер начал свой лихорадочный марш вперед.

В 1933 и 1934 годах Пикассо продолжал воплощать образ Марии-Терезы в скульптурах, которые становились все более монументальными и эротичными. В феврале 1935 года художник узнал о беременности своей возлюбленной, а 5 сентября у него родилась дочь Майя. С этого момента так тщательно выстроенная двойная жизнь Пикассо – женатого мужчины и Пикассо – любовника молодой натурщицы рухнула. На смену пришли разрыв с женой и заботы о разделе имущества.

Стараясь избежать финансовых рисков, Пикассо наметил различные сценарии выхода из ситуации, в которой оказался. В первую очередь была достигнута договоренность с Ольгой Хохловой: для того чтобы не потерять при разводе половину своего состояния и работ, как это было предписано брачным договором, Пикассо согласился оставить ей Буажелу. Таким образом, он не только лишился любимой усадьбы, но и потерял возможность творить в уединении за пределами Парижа. После творческого кризиса 1906 года, который он преодолел благодаря поездке в Госоль, и депрессии, вызванной конфискацией его картин из галереи Канвейлера в 1914 году, это был третий тупик в карьере художника. Пикассо отошел от живописи и скульптуры и направил всю свою энергию в поэтическое русло. А в 1936 году, когда и без того запутанная личная жизнь Пикассо стала еще сложнее, он решил обратиться за помощью к другу детства Сабартесу, убедил его переехать к себе, в квартиру на улице Ла Боэти, и сделал своим личным секретарем. Постепенно Сабартес полностью растворился в Пикассо. Записка маэстро, подсунутая под дверь комнаты товарища 9 марта 1936 года, дает прекрасное представление об их отношениях, которые напоминали скорее общение хозяина со слугой: «Сабартес, сейчас два часа ночи, а мне нужно встать завтра в 8:30 утра. Будь другом, разбуди меня»{656}.

В 1936 году у Пикассо началась романтическая связь с Дорой Маар, с которой его познакомил Элюар в одном из кафе в квартале Сен-Жермен-де-Пре. Маар была известным фотографом-сюрреалистом и работала с такими значимыми в мировом авангарде фигурами, как мастера фотографии Ман Рэй и Брассай, художник Макс Эрнст и философ Жорж Батай. Пьер Декс упоминал