Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

потому что они знаменуют собой зарождение кубизма. Эта картина ни в коем случае не должна покинуть страну! Она переносит нас прямо в лабораторию Пикассо и является сердцем его драмы, центром всех его внутренних конфликтов, которые он пережил и еще будет переживать. Эта работа выходит за рамки живописи; в ней представлено все, что происходило в мире за последние пятьдесят лет. И если это произведение исчезнет, то оно унесет с собой большую часть нашей тайны»{608}. «Я считаю, – продолжал Бретон уже спустя два года, – что Пикассо мало не бывает. Его работы являются краеугольным камнем любой коллекции»{609}. «Пикассо – единственный подлинный гений нашего века и художник, не похожий ни на кого, за исключением, возможно, мастеров античности»{610}, – настаивал Бретон и в конце концов добился того, что Дусе купил у Пикассо его «Авиньонских девиц» за 25 000 франков. Эта цена, конечно же, разочаровала художника. Но Бретон сказал, что Дусе завещал всю свою коллекцию Лувру, и этот аргумент оказался для Пикассо решающим.

Жак Дусе был сложным персонажем. Он очень ценил свои коллекции и считал, что они не должны покидать Францию. «Немцы приезжают к нам и скупают все, что можно купить, – писал он. – Ко мне поступало немало предложений. Но я тверд в своих убеждениях. Были две или три вещи, которые могли показаться слишком скандальными. Но я заполучил их – это большая картина Пикассо, “Авиньонские девицы”, картина Матисса, на которой он изобразил нескольких золотых рыбок в аквариуме, и эскиз “Цирк” (The Circus) Сёра. Сейчас у меня есть то, что мне нужно. И Америка не получит эти картины!»{611}

Дусе подходил к организации своей частной галереи с особой тщательностью. Он хотел создать чистую и минималистичную обстановку для своих сокровищ. Его коллекцию мечтали увидеть важные гости из Соединенных Штатов и Индии. Однако мощь сил, выступавших против работ Пикассо во Франции, была такова, что в конце концов ничто не смогло помешать тому, чтобы ключевая работа из коллекции Дусе, «Авиньонские девицы», была отправлена на запад.

* * *

Несмотря на дань уважения, которую оказывали Пикассо в период между двумя мировыми войнами, невзирая на бесконечные похвалы в его честь и череду выставок в лучших галереях, ничто не могло остановить растущую волну ненависти по отношению к художнику со стороны французских чиновников. Официальное искусство во Франции игнорировало Пикассо, а государственные музеи не спешили приобретать его картины. Первым музеем, купившим в 1939 году картину Пикассо «Портрет Гюстава Кокио» (Portrait of Gustave Coquiot, 1901) у вдовы Кокио, был музей Же-де-Пом, а полотно «Женщина за чтением» (Woman Reading) 1920 года Пикассо сам подарил музею Гренобля – и это все.

36

Скульптор, минотавр, преданный своему делу художник

Живопись поддерживает только Пикассо. И как же чудесно он это делает! Мы видели в его студии две недавно законченные картины. Они были не кубистические, не натуралистические, а великолепно эротические! Мы ушли от него под большим впечатлением{612}.

Даниэль-Анри Канвейлер – Мишелю Лейрису

В апреле 2011 года в галерее Гагосяна в Нью-Йорке проходила выставка «Пикассо и Мария-Тереза. Всепоглощающая любовь», и именно тогда я по-настоящему всесторонне рассмотрела эту загадочную девушку{613}, образ которой в течение нескольких лет вдохновлял Пикассо. Их знакомство произошло в 1927 году в Париже, когда, гуляя по универмагу «Галерея Лафайет», они случайно пересеклись взглядами, и художник первым решился заговорить с очаровательной семнадцатилетней незнакомкой. «У Вас интересное лицо, – сказал Пикассо. – Если Вы согласитесь позировать мне, мы создадим много прекрасных вещей»{614}.

Так состоялась эта роковая встреча, ознаменовавшая для Пикассо одновременно и очередной прорыв в творчестве, и начало довольно непростого этапа в жизни, с которого, по точному выражению Брассая[135], «все пошло кувырком»{615}.

Это были очень неспокойные 1930-е годы. Для того чтобы как-то держать под контролем свою жизнь и целиком сосредоточиться на искусстве, Пикассо приобрел недалеко от Парижа, в поместье Буажелу, большую усадьбу с хозяйственными постройками и заброшенной конюшней, переделанной им в скульптурную мастерскую. Там он уединился с Марией-Терезой и с головой погрузился в работу. В эти годы Пикассо работал над огромным количеством проектов и продвигался сразу в нескольких новых направлениях – создавал классические рисунки в стиле Энгра, ваял мощно чувственные гипсовые, бронзовые или деревянные скульптуры и барельефы (в том числе и в этрусском стиле), писал натюрморты, портреты, гравюры, пастели, коллажи, делал фотографии и многое другое. Он творил с беспрецедентной динамичностью и неистовством, а главной музой и моделью, на которой в тот период было сконцентрировано его внимание, была Мария-Тереза. Пикассо приукрашал и преображал ее в своих творениях, искажал и разрушал, кружил вокруг нее подобно дикому зверю, дорвавшемуся до беззащитной жертвы.

* * *

С приобретением Буажелу – крепости, в XVII веке превращенной в замок и в конце XVIII века существенно реконструированной после пожара, с небольшой часовней, посвященной Деве Марии, и амбаром, «продуваемым всеми ветрами»{616}, – у Пикассо наконец-то появилась личная собственность на французской земле. Здесь он чувствовал себя свободным и защищенным. Он создавал огромные скульптуры, моделью для которых служила Мария-Тереза, ваял металлические композиции в соавторстве с Хулио Гонсалесом и скульптуры в технике ассамбляж, для которых использовал старые теннисные мячи, проволочную сетку и разный другой отработанный материал. «Пикассо за какие-то три часа переносился на машине из шумной столицы в свое тихое загородное поместье, где мог спокойно работать в окружении книг, фотографий, журналов и газет, которые ему присылали многочисленные друзья со всего мира. Он вдохновлялся окружающей местностью и вещами, стимулировавшими его воображение и сподвигавшими на новые творческие эксперименты»{617}. Здесь все отвечало его удобству и вкусу – «от монументальных серых стен с красивой каменной кладкой до самых разнообразных предметов, таких, например, как череп гиппопотама, установленный у входа в дом или величественная копия скульптуры бага из Французской Гвинеи с преувеличенно крючковатым носом и головой, почти отделенной от шеи»{618}. В Буажелу Пикассо мог не только полностью отдаваться работе, которая всегда занимала центральное место в его жизни, но и выстраивать свои будни так, чтобы чувствовать себя свободным от контроля жены и арт-дилера Поля Розенберга, сотрудничество с которым помогало ему наращивать и преумножать свое состояние. «Я думаю, Буажелу прекрасно иллюстрировал парадокс Пикассо, заключавшийся в том, что он был самым обычным человеком, тогда как в прессе его представляли противоречивой и демонической личностью. С одной