Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

меня и не будет мне больше докучать своими звонками. Не знаю, какие слова мне подобрать, чтобы извиниться и в то же время должным образом Вас поблагодарить. Передаю свои наилучшие пожелания мадам Пикассо. С уважением, Луи Арагон»{595}.

Шесть месяцев спустя он повторил свою просьбу:

«Недавно я собрал новый сборник стихов, которые хочу издать отдельной книгой, и лелею мечту – украсить его одним или двумя Вашими рисунками. Мое заветное желание – увидеть свои стихи рядом с несколькими миражами Пабло Пикассо, украшающими нашу жизнь. Я знаю, что ничем не заслужил эту милость с Вашей стороны, и у меня нет права на это надеяться. Я понимаю – у Вас свои планы. Вы не обязаны удовлетворять желания разных молодых людей, мечтающих издать свои стихи, и можете отказать мне в моей нахальной просьбе. Тогда просто скажите “нет”, и я на этом успокоюсь. Заранее прошу прощение за свое бессвязное послание – это все из-за моего волнения, которое я испытываю всякий раз, когда пишу Вам и, тем более, когда разговариваю с Вами лично. Луи Арагон»{596}.

До войны и в первые годы после войны все эти молодые люди открывали для себя творчество Пикассо урывками. Например, те же «Авиньонские девицы» стали доступны им лишь в августе 1916 года во время выставки в салоне d’Antin{597}. Еще позже, после 1917 года, они смогли познакомиться с костюмами и декорациями Пикассо во время представлений труппы «Русский балет» и светских мероприятий графа де Бомона в театре La Cigale, а его картины увидели в галереях братьев Розенберг. Что же касается довоенных кубистических работ, созданных до 1914 года, то Бретон, Арагон и Элюар впервые познакомились с ними только в 1920, 1921 и 1923 годах на аукционах во время скандальных распродаж. Они были поражены смелостью Пикассо и тем, что его творчество перекликалось с их идеями – художник разбивал на части свои визуальные образы, а они пытались проделывать то же самое с традиционным синтаксисом. Сюрреалисты увидели в Пикассо своего «предшественника, которого могла вдохновить и газета, и пачка сигарет», способного почувствовать даже «очарование иероглифов на стенах» и «рассказать о судьбе эпохи»{598}. Стало очевидно, что художник запустил маховик сюрреалистической машины задолго до того, как они сами ощутили тягу к экспериментам.

Распознав ценность работ Пикассо, некоторые из этих предприимчивых поэтов даже взялись активно покупать и перепродавать его картины, и довольно долгое время получали с этой деятельности неплохой доход. Особенно активно занимался этим Поль Элюар, решая так свои денежные проблемы. В период с июля 1925 года по август 1930 года он подробно описывал свои сделки в письмах бывшей жене Гале[132].

«Сегодня вечером встречаюсь с Рене Гаффе[133], чтобы продать ему картину Пикассо. У меня на счету 10 000 франков. Завтра я отдам тебе 5000, может быть, 8500, если все пройдет удачно»{599}; «Я продал за 4000 франков «Метаморфозы» Овидия (Métamorphoses d’Orphée), иллюстрированные Пикассо, но сейчас мне заплатят только 1200, остальное – через четыре месяца»{600}; «Не терпится узнать, купят ли у меня маленького зеленого Пикассо. Из вырученной суммы пришлю тебе половину»{601}; «С маленьким Пикассо, по-видимому, все получилось, но деньги мне отдадут не раньше 15 сентября»{602}.

* * *

Легион поклонников Пикассо того времени пополнился и несколькими каталонскими художниками, возродившими его связи с Барселоной. Одним из них был Сальвадор Дали, с которым у Пикассо сложились весьма непростые отношения – от полного обожания до жестокого пренебрежения. Во время их первой встречи Дали показал Пикассо свою картину «Девушка у окна в Фигерасе» (Girl from Figueres) – похожую на кружевницу Вермеера, только перенесенную в современную Каталонию. Однако, признавая талант и амбиции Дали, Пикассо, тем не менее, не спешил сближаться с ним.

«Когда я попал в студию Пикассо на улице Ла Боэти, – вспоминал Дали в своей автобиографии первую встречу с художником в апреле 1926 года, – я был так тронут и держался с таким почтением, как если бы мне была дарована аудиенция у самого папы римского. “Я пришел повидаться с Вами перед посещением Лувра”, – сказал я ему. “Это вы правильно сделали”, – ответил он мне»{603}.

В юности Дали водил дружбу с Федерико Гарсиа Лоркой и Луисом Бунюэлем и увлекался кубизмом. Ему не было еще и двадцати, когда он написал «Автопортрет с газетой “Юманите”» (Self-Portrait with L’Humanité) и «Кубистический автопортрет» (Cubist Self-Portrait), продемонстрировав тем самым свое мастерство в технике папье-колле. И именно из-за его приверженности к кубизму он изначально воспринимался критиками как «сверхъестественное существо»{604} и блестящий провокатор. В своих работах «Пьеро, играющий на гитаре» (Pierrot Playing the Guitar) 1925 года и «Академия неокубизма» (Neo-Cubist Academy) 1926 года Дали показал, что может работать в стиле Пикассо, но позже переключился на художественную манеру, близкую Жоану Миро-и-Ферра, и начал, как и он, через условно-знаковые, абстрактные образы исследовать свое подсознание.

«Испания всегда имела честь предлагать миру самые яркие и жестокие контрасты, – писал Дали в 1957 году в своей книге “Пикассо и я”. – В этом столетии они воплощены в двух личностях – Пабло Пикассо и вашего покорного слуги»{605}. А позже, в 1960 году, Дали развивает эту мысль: «Пикассо появился в то время, когда художники Академии утратили связь с оригинальностью. Когда-то он был одним из них. Но затем этот разрушительный гений дал Академии пинка под зад, сломал перспективу и стал получать удовольствие от сочетания негармоничных цветов. Он оказал значительное влияние на живопись. И теперь, говоря об испанских художниках, все упоминают лишь четыре имени – Веласкес, Гойя, Пикассо и Дали. Мы обладаем чувством жизни, присущим только Испании. Однако я уверен, что Пикассо еще не закончил удивлять этот мир»{606}.

* * *

Со временем отношение к творчеству Пикассо во Франции стало меняться. И одним из первых, кто проникся интересом к его авангардистским работам, был знаменитый французский модельер Жак Дусе[134], увлекавшийся искусством модернизма. В 1921 году он нанял в качестве своего «художественного консультанта и библиотекаря»{607} Андре Бретона, и тот за короткое время убедил его купить несколько работ Пикассо. «Когда я думаю о том, какие картины будут висеть в Вашем новом доме, – писал Бретон Жаку Дусе, – ко мне приходит понимание, что в Вашей коллекции до сих пор нет ни одной значительной работы Пикассо. Например, тех же “Авиньонских девиц”, историческая важность которых абсолютно неоспорима,