Историчка - Маргарита Графова

нынешних обстоятельствах, стоило художнику появиться в общественном месте, как люди тотчас же обращали внимание на это почти двухметровое недоразумение и ехидно перешептывались, а самые смелые не скрывали смеха и крутили пальцем у виска. Федор и сам стеснялся своего роста: во время ходьбы он постоянно горбился, очутившись же рядом с другим человеком, стоял, широко расставив ноги, чтобы казаться меньше.

При жизни матушки Федор ходил в чистых и отглаженных вещах. Теперь же следить за его одеждой было некому. Гардероб художника состоял из пары-тройки брюк, покрытых пятнами краски, нескольких футболок и старенького пиджака, потертого на локтях и также перепачканного масляными разводами. Зимой Курин накидывал на плечи старое отцовское пальто, кое-как спасающее от пронизывающего холода. За без малого четыре десятка лет своей жизни Федя так и не научился носить шапку и варежки, его руки краснели и трескались от мороза и напоминали шкурку свежеощипанной курицы.

Федору Курину хватило нескольких лет, чтобы полностью загадить домишко, когда-то встретивший его чистотой и уютом. По всему пространству жилища в хаотичной последовательности он расставил холсты с уже написанными и едва начатыми картинами. На деревянном полу валялись кисти, краски, пузырьки из-под растворителя, пустые сигаретные пачки и спичечные коробки, а также немногочисленные предметы гардероба самого Феди. На них периодически засыпала его верная подруга ― мохнатая добродушная собака по кличке Патрисия. В итоге к разводам от краски добавлялась светло-рыжая собачья шерсть, которую Курин даже не стряхивал, прежде чем надеть ту или иную вещь. Иногда он все же складывал одежду в оцинкованный таз и отправлялся стирать ее на берег Камы. Но случалось столь знаменательное событие исключительно летом. В остальные времена года Курин не обращал никакого внимания ни на грязь, ни на неприятный запах, исходивший от его вещей.

Федор по-прежнему нигде не работал. Питался он овощами, выращенными на собственном участке, и рыбой, которую ночами воровал из сетей, расставленных сельским рыбаком Рувимом. Рацион художника не отличался разнообразием: основу его составляли жидкие рыбные щи и жареная картошка. Иногда Федя готовил свое фирменное блюдо ― морковную запеканку. Перемешав натертый овощ с водой и манной крупой, он выливал получившуюся массу на сковороду и отправлял в духовку. Но насладиться всей прелестью кулинарного изыска у Федора не получалось: в стареньком духовом шкафу блюдо предательски подгорало, и потоки дыма наполняли и без того несвежую атмосферу куринского дома. Художник кое-как пережевывал почерневшие куски, запивая трехдневной заваркой.

Примерно раз в две недели Федя вместе с четвероногой Патрисией отправлялся в город, продать свои картины туристам, гуляющим на берегу Камы. Заработанные деньги он тратил на соль, спички, мыло и сигареты. Иногда Федору улыбалась удача в лице особо щедрых путешественников, жалевших бедного художника и плативших за полотно сверх обозначенной стоимости. Тогда он покупал в городском супермаркете пельмени и сметану, заходил за бутылкой вишневки к деревенской самогонщице бабе Любе и устраивал дома настоящий пир.

Несмотря на отрешенность от внешнего мира, Федор никогда не переставал следить за политической жизнью страны. Что бы не происходило, и какой бы правитель не пребывал у власти ― Курин всегда был недоволен. Как и любой неудачник, он традиционно обвинял в собственной бедности и невостребованности своих работ государство, президента ― кого угодно, только не самого себя. Все вечера Федя просиживал за просмотром оппозиционных роликов, а затем горячо обсуждал их содержание с виртуальными единомышленниками. В рядах несогласных в своем большинстве состояли школьники и студенты в самом расцвете юношеского максимализма, Федору же к тому моменту перевалило слегка за сорок. Но он замечательно чувствовал себя в обществе вчерашних детей, ибо находился с ними на одном уровне развития.

В ту зиму небо особенно щедро засыпало прикамскую землю серебром искрящегося снега. Каждое утро у деревенских жителей начиналось с вынужденной физической зарядки, только вместо традиционных гантелей им приходилось использовать совковые лопаты. Федор же совершенно игнорировал свежие сугробы: он надевал огромные старые валенки, найденные в сарае, и пробирался сквозь снежные заносы. Односельчане молча наблюдали за причудами художника: казалось, за почти десять лет сомнительного соседства они успели привыкнуть к его странностям. Сначала местные мужики видели в Феде лишь типичного городского жителя, неприспособленного к сельским условиям, и пытались помочь советами по содержанию дома и сада. Курин же смотрел на них свысока, причем не только в силу исполинского роста: он считал окружающих быдлом, не понимающим тонкую творческую душу и совсем не разбирающимся в высоком искусстве.

В один из январских вечеров Федор включил компьютер и увидел сообщение от Олега Емелина ― тщедушного двадцатилетнего паренька, студента механического факультета. В свое время Олег был изгоем класса из-за маленького роста, бросающейся в глаза физической слабости и чрезмерного увлечения точными науками. Несмотря на постоянные насмешки, Емелин смог оккончить школу с золотой медалью и поступить в один из самых престижных университетов края. Но даже среди единомышленников, для которых математика была единственным смыслом жизни, парень не смог обзавестись друзьями. Все изменилось, когда Олег наткнулся в интернете на паблик, организованный местной оппозицией. Сначала он просто переписывался с участниками, а в один прекрасный день набрался смелости и пришел в штаб. Отныне после занятий Емелин раздавал листовки, проводил опросы, приставая к ни в чем не повинным прохожим, а иногда даже чистил снег и убирался в арендованном оппозиционерами помещении. В двадцать лет у юноши впервые появились товарищи ― непринятые обществом, испытывающие постоянную нужду в деньгах и несостоявшиеся как профессионалы, наивно считающие, что они ― и есть власть, и пытающиеся укрепить друг друга в этом абсурдном убеждении.

Курин иногда посещал штаб. Он тихо сидел в углу и теребил пальцами нос, не принимая участия в обсуждениях, но вслушиваясь в каждое слово, сказанное несогласными с властью. Олег несколько раз приглашал художника на акции протеста, но тот, ссылаясь на социофобию, отказывался. Сегодня Емелин предпринял очередную попытку увидеть Федора в числе митингующих. Каково же было удивление юного математика, когда Курин согласился!

Федор гордо шагал по улице в сопровождении протестующих. Он сильно выделялся на фоне щуплого молодняка, размахивающего транспарантами и выкрикивающего антиправительственные лозунги, разрывая глотки. Громче всех орал Емелин. Казалось, он пытался расквитаться за долгие годы молчания и, будучи ранее незамеченным и игнорируемым, заявить равнодушному миру о своем существовании.

– Менты!

Курин не сразу сообразил, что случилось. Молодежь кинулась врассыпную, несколько раз едва не сбив с ног растерянного художника. Когда толпа немного рассеялась, а крики стали тише, до ушей Федора донесся грубый уверенный голос:

– Хрен с ними, с малолетками, длинного берем!

Три часа, проведенные в холодном автозаке, показались Курину вечностью. Его товарищем по несчастью оказался горбатый паренек