Иван Федорович (сборник) - Владимир Дэс

Владимир Дэс

Иван Федорович (сборник)

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Иван Федорович

Осень.

Дождливая погода.

Все вокруг липкое, скользкое и тоскливое.

По центральной аллее кладбища неспешно шел мужчина лет пятидесяти в дорогом осеннем пальто, темно-коричневой шляпе, бежевом шарфе и очень дорогих ботинках. Правой рукой, одетой в тонкой, лайковой перчатке он держал над головой большой черный зонт.

За ним семенил хитроглазый сторож.

В своей брезентовой накидке, кирзовых сапогах, с неопрятной бородой, он казался старше мужчины под зонтом, хотя на самом деле был много моложе его.

Старили его и одежда, и холопское желание казаться немощнее тех, кто платит деньги за покой усопших.

Они подошли к тому месту, где асфальтовая дорожка, резко обрывалась.

Впереди была хаотичная поросль, не вырубленный кустарник, кучи мусора. Мужчина с зонтом внимательно осмотрел все это и, не оборачиваясь, спросил спутника:

– Ну, и что дальше?

– А дальше будем искать, Иван Федорович, – засуетился кладбищенский страж и наглядности ради ступил своими кирзовыми сапогами в эту жидкую грязь.

– Где-то там должна быть, – махнул он рукой в сторону поросли и с хитрецой, выжидательно посмотрел на сверкающие ботинки Ивана Федоровича.

– Значит, говоришь, будем искать?

– Да, – с готовностью ответил сторож в полной уверенности, что этот важный господин ничего искать на этой помойке не будет, ну, на край поручит ему, кладбищенской букашке.

– А ты уверен, что найдем? – по-прежнему не глядя на сторожа, спросил Иван Федорович.

– Конечно, – все с тем же ехидным огоньком в глазах, заверил тот.

– Ну, пойдем, раз ты так уверен.

Иван Федорович, не замечая грязи, не жалея дорогих ботинок и шикарных итальянских брюк, шагнул с дорожки.

Сторож опешил, но когда Иван Федорович обошел его, засуетился, хитреца с лица сошла. Он быстренько обогнал Ивана Федоровича и стал протаптывать тропу, каким-то чудом ориентируясь среди старых крестов, насквозь ржавых памятников, упавших деревьев и мокрых кустов. Несколько раз оглянувшись на Ивана Федоровича, он понял, что дело тут серьезное.

Наконец он подошел к едва заметной палке, обтоптал ее кругом, нагнулся к жестянке с номером, обтер ее, и обернувшись к Ивану Федоровичу, сказал, уже опять придуриваясь:

– Туточки она. Номер три тыщи пятьсот сорок пятый.

Иван Федорович подошел, наклонился, высоко подняв зонт, тоже потер номер и спросил:

– Точно она?

– Не сомневайтесь, Иван Федорович, точно она. Если сомневаетесь, пройдемте в контору, там по архиву проверим.

Чувствовалось, что сторожу все это уже надоело: озорство пропало, огоньки в глазах потухли. Он демонстративно отирал мокрое лицо и выразительно поглядывал на зонтик Ивана Федоровича. Иван Федорович еще раз, не обращая никакого внимания на манипуляции сторожа, всмотрелся вокруг, еще раз протер номер на колышке, глубоко вздохнул и сказал:

– Ну что ж, пойдем проверим по твоему архиву. – И повернувшись неуклюже, пошел к асфальтовой дорожке.

В убогом домике конторы Иван Федорович достал очки в золотой оправе, и осмотрел со всех сторон потрепанную амбарную книгу и отыскав номер 3545, прочитал вслух:

– Анастасия Никифоровна Птицына… Год рождения… год смерти. – Прочитал еще раз, подумал о чем-то и бормотнул под нос: – Да это точно она.

Он закрыл книгу, достал пухлый бумажник крокодиловой кожи, вынул толстую пачку купюр и подал сторожу.

– Сделайте все, как положено: оградку аккуратненькую, памятник с крестиком. Могилку приберите, расчистите вокруг, а я приеду недели через три. – И уже у двери, не оборачиваясь, добавил: – Скамеечку поставьте, а фотографию ее я пришлю с моим водителем. Сделайте на керамике, чтобы надолго…

Он не договорил, что именно «надолго». Открыл зонт и вышел, сел в дорогую черную машину и уехал.

Сторож долго стоял у открытой двери и смотрел вслед, насмотревшись, повернулся к облезлой собаке на цепи и рассказал ей, что она, покойница, этому Ивану Федоровичу в матери годится, но похоже, не мать. Так кто же тогда? Непонятно. Да чудные дела творятся. Собака гавкнула в ответ, тряхнула ржавой цепью и завиляла хвостом.

Иван Федорович сидел на заднем сиденье «мерседеса». Когда машина плавно выехала за ворота кладбища, помолчав какое-то время, он сказал водителю:

– Толик, когда приедем, напомни мне, чтобы я дал тебе фото. Отвези этому сторожу и предупреди, что через три недели приеду.

– Хорошо. – Толик кивнул.

Дорога шла по безлюдной местности. Встречные машины, попадались редко, моросил осенний холодный дождик, но в машине было тепло и сухо.

Толя вел машину ровно, не гнал.

Иван Федорович, казалось, дремал. Но нет, он только глаза прикрыл и вспоминал.

Тетя Настя. Его первая любовь, первая женщина. Когда это было? Кажется, лет сто назад. Сейчас Ивану Федоровичу пятьдесят шесть, а тогда было, наверное, тринадцать. А ей за тридцать уже, да, за тридцать… и тоже была осень, только ранняя. И солнечная, сухая.

Но история его влюбленности началась не той осенью, а полугодом раньше, весной. Он, тогда еще школьник, в каникулы приехал к дяде на денек. Квартира была коммунальная, у дяди с тетей Настей одна комната. Покормив Ваню, дядя и тетя Настя ушли под самый вечер к кому-то из соседей в гости, а он остался смотреть телевизор с малюсеньким экраном через огромную пузатую линзу. Собственно, из-за этого телевизора, которые были в ту пору большой редкостью, он и приехал в гости к дяде. И ночевать у него остался тоже из-за телевизора. Но передачи кончились, экран потух.

Дяди все не было, и он лег на диван, который стоял, как раз напротив кровати взрослых. Его вскоре сморило, и он уснул.

А ночью проснулся из-за какой-то возни и шепота. И сразу понял, что происходит нечто весьма интересное.

Осторожно приоткрыл глаза, и ему предстала картина, какой и в кино не увидишь.

В комнате сильно пахло вином. Дядя, похоже, был сильно пьян, потому что он лежал на тете Насте и пытался что-то сделать.

Тетя Настя – в полуспущенной сорочке, с обнаженной грудью, и голой ногой, свисавшей с кровати, – отрешенно смотрела в потолок и, казалось, не обращала никакого внимания на мычание и дерганье дяди, только поддерживала его, чтобы он с нее не свалился.

Он впервые в жизни увидел, то чем тайно занимаются взрослые, от чего бывают дети. Сердце его застучало, а ноги похолодели. И было ужасно стыдно. Раньше когда Ваня думал об этих взрослых делах, он никак не мог представить, как же они после этого смотрят в глаза друг другу. Ведь это же все-таки стыдно. А тут все это происходило не в детском воображении, на глазах. Вдруг эти самые глаза встретились с взглядом тети Насти. От такой неожиданности Ваня испугался и даже икнул.

Тетя Настя тут же одернула сорочку и, сказав: «Ну, хватит», спихнула с себя дядю к стене, который, кажется, этого не заметил, потому что тут же захрапел. А тетя Настя подтолкнула его еще ближе к стене и спустилась с кровати.

Ваня моментально зажмурился.

Услышал, как она подошла к нему. Почувствовал, как она наклонилась к нему, ощутил ее ладонь, которая погладила его по голове и скорее услышал, чем почувствовал поцелуй в макушку. В голове у него завертелось, закружилось, пальцы задрожали. Он почувствовал: вот еще мгновение и он откроет глаза, и вцепится в эту сказочно красивую женщину. Но не успел.

Одно мгновение – и тетя Настя вернулась на кровать, потом легла, накрылась одеялом и, очевидно, уснула. А он тогда так и не заснул.

Утром ему было необычайно стыдно. У него сильно болела голова, и он не осмеливался смотреть в глаза ни дяде, ни тете. Правда, им было не до него. Дядя выклянчивал у тети Насти рубль на опохмелку, то прося, то угрожая, а тетя Настя молча расчесывала у трельяжа свои роскошные волосы.

Ваня, понимая, что он лишний при этом утреннем торге, быстро собрался и уехал к себе домой.

На прощанье тетя Настя опять поцеловала его в макушку и прижала к себе. Он снова чуть не задохнулся, но после ее объятий ему все же стало легче: даже перестала болеть голова и настроение поднялось.

А через полгода, в ту осень, в ту самую счастливую его осень, все многочисленные родственники – дядюшки, тетушки, племянники, сестры, братья двоюродные и троюродные – приехали к бабушке копать картошку.

Участок под картошкой был огромен. Все вместе и собрались для того, чтобы выкопать ее в один день.

Картошку копали весело, и почему-то он оказался тогда рядом с тетей Настей. Она копала, а он вытряхивал клубни из земли.