Иван Федорович (сборник) - Владимир Дэс

Ему казалось, что она улыбалась ему, и только ему. Казалось, все время посматривала только на него, а не на своего мужа, как всегда похмельного и мрачного.

Закончили уже ближе к вечеру. Набили мешки и погрузили в машину.

Сели ужинать, с водкой, конечно, и даже водители пили водку, разбалтывая в ней куриные яйца. Потом спать.

Кто где.

Коек не хватило и кое-кому постелили на полу.

Родители Вани ушли на другой край деревни, навестить знакомых. Остальные стали укладываться.

Ване показалось, что тетя Настя несколько раз со значением взглянула на него. Когда она уложила на полу уже довольно пьяного дядю и сама легла рядом, около нее оказалось свободное место.

Ваня, перешагнув через лежащих, быстро ткнулся туда. Тут погасили свет.

Лежали плотно. Ваня, почувствовав тугое бедро тети Насти, задрожал всем телом.

Она повернулась к нему и спросила:

– Что, холодно?

– Да, – стуча зубами, ответил он.

Она придвинула его к себе, накрыла каким-то большим грубым платком и прошептала: «Сейчас согреешься».

Он судорожно прижался к ней и сразу же перестал дрожать.

По всему его телу разлилась такая истома, какой он не испытывал никогда.

Тетя Настя повернулась на спину, подложив руку за голову, другой рукой она расстегнула кофточку на груди и, кажется, заснула.

А Ваня, прижавшись к ее боку, млел. Наконец ему надоело это странное состояние, да и руки-ноги затекли. Он пошевелился, но тетя Настя не реагировала. В комнате было непроглядно темно, все громко храпели. Но для Вани весь мир перестал существовать.

Остались только двое – он и тетя Настя.

Надо было на что-то решаться. И он решился: мертвенно холодной левой рукой полез к тете Насте за пазуху.

Его ладонь, проскользнув под расстегнутую блузку, легла на шелковый бюстгальтер. Тетя не шелохнулась, ее дыхание оставалось ровным и спокойным. Тогда его рука скользнула еще дальше – под бюстгальтер.

В этот момент тетя Настя шевельнулась и его ладошка нырнула в глубь шелкового купола и пальцы оказались прямо на жестком соске.

Под ладонью сразу сделалось жарко. Ваня вмиг вспотел.

Так он пролежал, наверное, вечность. Наконец его рука, освоясь с ощущением женской груди, осмелела и отправилась исследовать другие достоинства тети Насти.

Ваня осторожно снял ладонь с упрямо торчавшего к верху сосочка, выдернул ее из-под шелкового холмика и осторожно двинул вниз по телу женщины.

Иван Федорович уже не помнил, о чем тогда думал. Наверное, ни о чем. Спала тетя Настя или нет, не понимал.

Для него в тот момент она как бы не существовала, для него в это время существовало запретное тело первой его женщины, самой прекрасной и самой желанной.

Он осторожно отжал широкую резинку на юбке, пролез ладонью под мягкие, теплые рейтузы и наконец коснулся нежного и гладкого, как шелк живота. Коснулся и замер.

Подождал немного и двинулся ниже.

А когда пальцы набрели на жесткие курчавые волосы, замер опять.

Дыхание перехватило.

Еще чуть ниже, и в этот момент тетя Настя опять шевельнулась, но уже так, что пальцы, скользнув, утонули в какой-то мягкой ямке.

Ваня, не ожидавший такого успеха, чуть сознание не потерял.

Рука дрогнула, тетя Настя дернула головой, резко сжала ноги и села.

Страх, стыд, испуг пронзили Ваню. Он выдернул руку, вскочил, шагнул куда-то в темноту, споткнулся и полетел в пропасть, задыхаясь от ужаса и стыда, ударился головой обо что-то жесткое и потерял сознание.

Очнулся Ваня от чего-то холодного на голове.

Он открыл глаза. Перед ним в мерцающей полутьме маячило лицо тети Насти. Она из ковша лила ему на голову холодную воду.

– Ну, что, маленький, очнулся? – Она говорила «маленький», а Ване слышалось «миленький».

Он потрогал свой лоб – там набухла изрядная шишка. Огляделся.

Он сидел на лавке около дома, а тетя Настя стояла перед ним на коленях.

– Ну, кажется все в порядке, ничего страшного, – сказала она и дунула ему в нос.

Ваня отвернулся и закрыл лицо руками.

Она немного помолчала, отдала Ване ковш, и сказав: «Ладно, я пойду», – и сделала несколько шагов, повернулась и добавила:

– Ковш-то держи у шишки, тогда все пройдет.

Она наклонилась к какому-то ящику у скамейки, достала оттуда огромное яблоко, сунула его ему в руки.

– Держи на память.

Ваня машинально взял яблоко, а женщина повернулась и ушла в дом.

Ваня откинулся к бревенчатой стене, положил ковш на скамейку, поднес яблоко к самым глазам и стал его рассматривать.

Оно было тяжелым. Он его понюхал – оно пахло ее свежестью и ее ладонями. Ваня обнял это яблоко пальцами и долго-долго целовал.

Начало светать. Свежий туман расстелился по низине. А он все сидел на лавке. На коленях лежало ее яблоко, а в деревне вовсю просыпался новый день, тихонько вытесняя самую счастливую ночь в его жизни.

Весь мир пока еще спал, но должен был вот-вот проснуться. Казалось не спал только он один. Счастливый мальчик…

Но вот прокричал петух, замычала корова, звякнула цепь у колодца. Задвигались и в доме. Завтракать он не сел и все ходил со своим яблоком.

Его спрашивали, чего это он вцепился в яблоко, а он никому и ничего не отвечал, только нюхал и гладил яблоко. А вскоре все позавтракали и, быстро собравшись, поехали в город. И только тетя Настя, как ему показалось, несколько раз этак понимающе посмотрела на него и это яблоко, а один раз даже улыбнулась.

Но в город они ехали уже в разных машинах.

А через два месяца умер дядя и тетю Настю его многочисленные родственники дружно вытурили, как сожительницу из комнаты в коммуналке.

И тетя Настя исчезла из его жизни.

Потом до него доходили слухи, будто она еще несколько раз выходила замуж, но детей у нее, так и не было, и после смерти очередного сожителя ее след совсем потерялся. Но никогда не забывал ее Ваня, Иван, Иван Федорович. Он дважды был женат, у него было двое детей, да и любовниц всегда хватало. Но ему всегда хотелось увидеть ее, погладить ее руку, почувствовать ее запах.

Войдя в силу, Иван Федорович пытался ее разыскать, но безуспешно. Помог случай. Встретил друга детства, а тот, оказывается, знал тетю Настю. В последнее время она жила одна, сильно болела и умерла одна. Поскольку никаких родственников у нее не нашлось, и доживала она свои дни на какой-то случайной жилплощади, ее и хоронить-то было некому. Похоронил собес на каком-то дальнем кладбище, в квартале для бездомных.

– Эх, судьба, судьба… – пробормотал Иван Федорович и громко вздохнул.

Водитель оглянулся, думая, хозяин обращается к нему.

Иван Федорович махнул рукой:

– Нет, Толя, это я сам с собой разговариваю…

Вот тогда-то, после этого известия, Иван Федорович и поехал по кладбищам. На душе у него было тяжело и муторно. Боялся, что не найдет могилу тети Насти. Ан нет. Нашел таки.

Через три недели он снова приехал на кладбище.

Не заходя в контору к сторожу, он по подмерзлой уже тропинке прошел к могиле тети Насти.

Ее было не узнать: свежая оградка, аккуратный памятник, скамеечка, столик, а самое главное – великолепное фото красивой молодой женщины.

С собой Иван Федорович Иван принес бумажный пакет.

Он присел на скамейку, открыл пакет. Там лежали зеленые яблоки, крупные и крепкие, прижавшись друг к другу.

Иван Федорович достал из пакета одно. Покрутил его, понюхал, положил на столик, а остальные рассыпал по ровному могильному холмику.

Яблоки раскатились по едва заметным ямкам. И казалисьтакими живыми и естественными в этом мире умерших, что Иван Федорович застыл, не в силах оторвать от них взгляд.

Солнце пробилось сквозь тучу, брызнуло лучиком на памятник и фото засияло. Иван Федорович поднял взгляд – на него смотрела, улыбаясь, как много-много лет назад, тетя Настя. Единственная женщина, которая тревожила его душу всю жизнь.

Волки

Весна.

На косогорах печет.

Но в лесу, в его сонной, глухой чащобе, весна еще слабо чувствуется. Разве, что птицы, стали шумливей.

Молодая волчица проснулась.

Послушала лес, еще не шевелясь и не открывая глаз.

Потом вытащила морду из-под лапы и огляделась. Глубоко втянула в свои молодые, сильные легкие колючий холодный воздух.

Лизнула свой живот.

Нежно и ласково.

В животе что-то происходило, и это было ей приятно.

Волчица тяжело поднялась.

Встала нетвердо, перебирая лапами.

В животе зашевелились, закувыркались какие-то комочки, ей пока непонятные.

Весна.

Ее третья весна.

Она медленно обошла кругом свою лежку. Понюхала воздух у самого снежного наста.

Никого.

Волчица осторожно подняла морду вверх.

На вечернем небе слабо перемигивались маленькие бледные звездочки.

Она нашла ту, которая почему-то нравилась ей больше других, и замерла, глядя на нее.

Эта маленькая звездочка посереди темно-синего неба напоминала о ее самце, о том времени, когда они вдвоем, прижавшись боками друг к другу, смотрели в это красивое и чистое пространство над ними.