Историчка - Маргарита Графова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елена Алексеевна кинула на новенькую взгляд, полный недоверия. Прежде она любила каждого своего ученика, несмотря на постоянные насмешки и попытки срыва уроков. Но Василиса сразу же вызвала у нее какое-то непонятное предчувствие, схожее с опасением.
На перемене ребята толпой окружили Василису. Девочка оказалась настолько милой и доброй, что понравилась всем без исключения. Следующим уроком в расписании стояла музыка, и одноклассники шумной гурьбой отправились к соответствующему кабинету.
– Гия Арчилович, а у нас новенькая! ― прокричала Светка Попова, рослая и бойкая девица.
Учитель резко повернулся… и замер. Незнакомая белокурая красавица смотрела на него по-детски наивным взглядом. И почудилось ему, что свод небесный упал на землю, а океаны вышли из берегов своих. Свершилось неизбежное.
С того дня Гия Арчилович начал все больше отдаляться от Елены. Он откладывал встречи, ссылаясь то на плохое самочувствие, то на родителей, нуждающихся в помощи по хозяйству. Все его мысли занимала Василиса, оказавшаяся не только красавицей, но и прекрасной певицей. Именно ей доверили исполнение финальной песни на предстоящем выпускном вечере. Конечно, учитель музыки испытывал к Соколовой определенные чувства: ему было хорошо с историчкой и в школьной столовой, и на огромной кровати в собственной спальне. С Василисой же он мечтал разделить жизнь, чтобы видеть, как растут их дети, унаследовавшие черные, словно крыло ворона, волосы и небесно-голубые глаза.
После уроков ребята собрались в кабинете музыки, чтобы вместе с учителем подготовиться к торжественному концерту. Когда танцевальные и хоровые номера были отрепетированы, музыкант отпустил школьников домой. Остались лишь финальная песня, и исполняющая ее Василиса.
Оказавшись наедине с девушкой, Гия Арчилович почувствовал, что руки его дрожат, и он не может извлекать музыку из-под клавиш. Он также заметил, что Василиса стоит, замерев на месте и не поднимая на него своих голубых глаз. Тогда он встал из-за инструмента и нежно взял красавицу за руку. Девушка посмотрела на учителя и тотчас опустила глаза. Лицо ее покраснело. И Гия Арчилович понял, что любим.
Всю ночь молодой человек не мог уснуть, думая лишь о прелестной Василисе. Тогда же он решил, что настало самое время объясниться с Еленой Алексеевной. Перед началом уроков он столкнулся с историчкой на пороге учительской.
– Гия, доброе утро! ― лицо влюбленной женщины засияло от счастья.
– Лена, мне нужно с тобой серьезно поговорить. Давай встретимся вечером в парке, что за моим домом.
Елене Алексеевна подумала, что возлюбленный наконец-то решился сделать ей предложение. Женщина достала из шкафа платье, приобретенное для выпускного вечера. Вряд ли в ее жизни будет момент, более торжественный чем тот, что наступит через несколько часов. Соколова даже соорудила некое подобие прически из своих жидких коротких волос, несмотря на то, что за окном усиливался ветер, а весеннее небо затягивало грозовыми тучами. Ровно в семь историчка подошла к назначенному месту. Гия Арчилович ждал ее, сидя на скамейке. Увидев знакомый силуэт, женщина со всех ног кинулась навстречу любимому, но, заметив печать равнодушия на родном лице, все поняла…
Елена Алексеевна никогда не забудет слов приговора, вынесенного ей голосом возлюбленного, запаха дождя, смешанного с ароматом цветущей сирени, и своего собственного крика, разрывающего пространство пасмурного майского вечера:
– Дабрунди, Гия!
Глава 3. Дар Божий
1977 год.
Отставной подполковник КГБ Иван Кузьмич Курин, не находя себе места, быстрыми шагами мерил пространство домашнего кабинета. Иногда он бросал мимолетные взгляды на портрет Феликса Эдмундовича, висящий на стене, словно искал поддержки у старшего по званию товарища. Да, такое поведение было крайне странным для шестидесятилетнего коммуниста, прошедшего Великую Отечественную войну, а затем двадцать лет своей жизни посвятившего службе в органах государственной безопасности. Но мужчина никак не мог взять себя в руки: он прикуривал папироску, делал пару затяжек, а затем бросал окурок в пепельницу, подходил к окну и смотрел на скованную мартовским льдом красавицу Каму, возвращался к столу и снова пытался закурить.
Зазвонил телефон, и старик резким движением руки сорвал трубку, из которой раздался взволнованный и в то же время радостный женский голос:
– Иван Кузьмич, мальчик!
И ветеран, повидавший на своем веку столько, что хватило бы на десять обычных жизней, заплакал.
Это был долгожданный ребенок. Иван Иванович Курин, преподаватель политехнического университета и по совместительству сын подполковника КГБ, женился рано. Супруга его окончила пединститут, но по профессии не проработала ни дня. Однокурсницы завидовали удачному замужеству, а новоиспеченный тесть ждал счастливого известия о предстоящем прибавлении. Но проходили недели, месяцы, годы, а долгожданная беременность не наступала. Иван Кузьмич поднял все свои связи, чтобы невестка смогла побывать на приеме у лучших гинекологов Советского Союза. Женщину осматривали маститые профессора, при этом не находя у нее никаких отклонений. Пожилой ветеран ругался, осыпая столичных эскулапов проклятиями и деньгами, но доктора только разводили руками.
С момента заключения брака между супругами Куриными прошло уже больше пятнадцати лет, и они потеряли всякую надежду стать родителями. Лишь отставной подполковник продолжал верить, что счастливая судьба, не раз выносившая тогда еще молодого лейтенанта Ваню невредимым из пекла сражений, однажды сделает его дедушкой. Воображение Ивана Кузьмича живо рисовало картины, где его маленький наследник учился маршировать возле Вечного огня, вступал в ряды октябрят, затем ― юных ленинцев, а в конечном итоге становился курсантом военного училища. «Будет танкистом! ― говорил про себя Курин-старший. ― Или летчиком!». И глаза старика горели гордостью за еще не существующего в природе внука.
Однажды, в самом начале лета, когда тесть предавался послеобеденному отдыху, а муж принимал выпускные экзамены в университете, товарищ Курина решила провести генеральную уборку. Женщина достала из кладовой ненужные вещи, отсортировала их и разложила по корзинам, чтобы отправить в прачечную, а затем раздать нуждающимся. Тут ее внимание привлек старенький чемодан. Стоило Куриной заглянуть внутрь, как глаза ее наполнились слезами, а в груди родилось приятное и одновременно грустное волнение. Супруга преподавателя одного из лучших областных вузов, хозяйка четырехкомнатной номенклатурной сталинки выросла в деревне. Родители с утра до ночи работали в колхозе, поэтому ее воспитанием занималась бабушка, так и не обучившаяся грамоте, но знавшая наизусть множество молитв, прославляющих имя Господне. Когда девушка уезжала в город, старушка протянула ей на прощание почерневшую иконку. Студентка положила образок в чемодан и больше о нем не вспоминала. «Это Матерь Божия, наша заступница! Коль захочешь чего, проси! Нет ничего, что не смогла бы исполнить Богородица наша…» ― в ушах уже взрослой женщины зазвучал до боли родной голос. Опасаясь быть замеченной тестем, идейным коммунистом и отвергающим любые намеки на религию, она тихонько прижала святой лик к губам и прошептала: «Пресвятая Дева, пошли мне ребеночка!…»
– Курина! Пора кормить! ― женщина привстала с кровати и увидела молодую белокурую медсестру, держащую в руках кричащий сверток.
Новоиспеченная мать прижала