Историчка - Маргарита Графова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иван Иванович, ― сказал молодой коллега, едва старик присел на один из стульев, расставленных перед столом главы деканата. ― Мы глубоко признательны вам за годы работы в нашем институте. Но, к сожалению, поступили руководящие указания сократить всех сотрудников предпенсионного возраста. Вам будет выплачена заработная плата за три месяца, также вы сможете встать на учет на биржу труда и получать пособие по безработице. Иван Иванович, ― декан положил руку на плечо побледневшего преподавателя. ― Я все понимаю, но ничего не могу сделать. Сейчас время такое, всем тяжело…
Курин вернулся в аудиторию. Вся его жизнь, юная и взрослая, была сосредоточена вокруг политехнического института. В этих стенах он давал торжественную клятву, вступая в ряды Коммунистической партии Советского Союза, здесь же он защитил свою первую диссертацию. Иван Иванович сел за стол и сложил руки, на которые бессильно опустил голову. В глазах его потемнело… «Острый инфаркт миокарда», ― напишут в некрологе.
После смерти отца и мужа семья Куриных лишилась единственного источника средств к существованию. Матушка никогда не работала и не имела трудового стажа, на должность учителя или воспитателя ее не брали, несмотря на диплом с отличием. До пенсии оставалось несколько лет. Сначала она распродавала золотые украшения, подаренные супругом в годы счастливой совместной жизни. Когда драгоценные безделушки закончились, несчастная женщина устроилась нянечкой в соседний детский сад. Супруга преподавателя одного из лучших университетов города, невестка подполковника КГБ и ветерана Великой Отечественной, никогда не знавшая нужды, была вынуждена мыть полы, таскать тяжелые ведра с водой и выносить детские горшки, чтобы заработать на пропитание себе и своему сыну. Федя к тому времени из молчаливого застенчивого мальчика превратился в худощавого долговязого паренька. Друзей у него по-прежнему не было. Все свои дни и ночи Курин проводил за рисованием. Несколько лет назад, поддавшись уговорам родителей, он все-таки поступил в художественное училище, но не окончил даже первого семестра. Ни о каком устройстве на работу и материальной поддержке матери не могло идти и речи. Во-первых, Федя не нашел бы общего языка ни с одним из коллег. Во-вторых, он не был обучен ничему, кроме рисования. Наконец, молодой человек просто не хотел работать, считая, что труд уничтожит его как художника и сравняет с плебеями.
Так и сидел Федор на шее престарелой матушки, пока та не отдала свою уставшую душу в руки Христа, едва наследнику исполнилось тридцать пять лет. Оставшись один-одинешенек, Федя продавал на блошином рынке посуду, книги и сувениры, когда-то приобретенные покойными родителями и дедом. На вырученные деньги он покупал себе еду, сигареты и водку, к которой в последнее время пристрастился. Несколько раз, напившись, Федор засыпал, оставляя кран открытым, и затапливал соседа снизу ― некого господина Ж., тостощекого и красномордого мужичка лет пятидесяти, служившего дирижером в местной филармонии. Разумеется, последнего не устраивало такое положение вещей, и он решил как можно скорее ликвидировать нарушителя спокойной жизни. Однажды, увидев Федю, сидящего на лавочке возле подъезда и курящего «Приму», господин Ж. решил испытать удачу.
– Федя, привет! ― дирижер улыбался во весь рот, отчего его физиономия заливалась краской еще больше.
– Здравствуйте, ― пробурчал Федя, не поворачивая головы и не отвлекаясь от своих мыслей.
– Тяжело тебе, наверно, одному в такой квартире-то? Коммуналка большая, да и убирать долго.
– А я и не убираю, ― Курин, не отрываясь от сигареты, смотрел в пустоту.
– Федя, ― продолжал сосед. ― Тебе бы на природу переехать, к Каме! А знаешь, какие там виды? Жизни не хватит, чтобы нарисовать! А какой там воздух ― чистый, свежий. Жить бы тебе в своем доме, да картины писать, а не тут с нами, в муравейнике…
– Да где взять-то его, дом? ― Федор докурил сигарету, бросил окурок на землю и посмотрел на соседа. ― Денег у меня нет, и строить не умею.
– Федя, я тебе помогу! ― дирижер почувствовал, как его пухлые ладони потеют от волнения. ― Матушка покойная мне дом оставила в деревне, на самом берегу Камы. Там все есть: и газ, и водопровод. Я бы и сам туда с радостью переехал, да далековато мне оттуда до филармонии каждый день. А оркестр свой оставить не могу… Жалко дом, пропадает без хозяина. Вот если бы ты согласился свою квартиру на него обменять. И мое сердце было бы спокойно за дом матушкин ― уж больно она его любила, и ты бы поближе к природе поселился. Я бы тебе еще двести тысяч сверху дал на краски, холсты…
Глаза Феди загорелись. Он представил красавицу Каму, песчаный берег и сосновый бор. И собственный дом, где можно завести собаку и не выслушивать ежедневное ворчание соседки бабы Маши из-за грязных следов, оставленных на полу свежевымытого подъезда.
– Да, я хочу! Я очень хочу жить в доме! ― выпалил Курин. Глаза его горели еще ярче. ― Что от меня требуется?
У господина Ж. перехватило дыхание от неожиданности. Он не думал, что Федя так быстро согласится на его предложение.
– Феденька…― дирижер от волнения проглатывал слова. ― Феденька, я сам… Все сам… И документы подготовлю сам… Все сам, Феденька, все сам…
Дом, в который переехал Федор, оказался просторным и светлым. Покойная мать господина Ж. содержала жилище в чистоте: несмотря на очевидную бедность, в нем сохранился уют и частица души прежней хозяйки. Разумеется, стоил этот домишко, спрятавшийся в одной из крошечных прикамских деревень, намного дешевле, нежели четырехкомнатная сталинка площадью двести десять квадратных метров в сердце областного центра. Но оставим ненужные подсчеты и не будем взывать к совести хитроумного дирижера, воспользовавшегося простотой наивного художника.
В доме было две комнаты, в одной из которых Курин сразу уже устроил мастерскую. Из окон открывался восхитительный вид на красавицу Каму, и ночами слух Федора различал легкий всплеск волны, набегающей на берег. Аромат свежей хвои наполнял окрестный воздух и вероломно врывался в пространство дома сквозь незаметные глазу щели между деревянными рамами.
Деревенские жители подозрительно косились на нового соседа. Несмотря на то, что природа создала Федора Курина достаточно привлекательным мужчиной, выглядел он крайне странно. Темные волосы длиною до плеч, пропитанные краской и растворителями, практически полностью закрывали лицо, оказываясь бессильными лишь перед величием выразительного носа, которому позавидовали бы эталонные греческие статуи. Черные глаза со злобной недоверчивостью смотрели из-под высокого лба. Пухлые губы нервно вздрагивали, обнажая неровные зубы, пожелтевшие от частого курения. Огромный рост, являющийся несомненным преимуществом любого другого мужчины, для Курина был, скорее, недостатком. Будь Федя ниже, он бы легко затерялся в толпе и не притягивал любопытных взглядов. При
