Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

трудом шагнули шесть раз. Клавдий опустился на скамью, вздохнул и вытер со лба пот. Затем вцепился узловатыми пальцами в скамью и застыл в напряженном ожидании.

– Федор Иванович! У меня чернила высохли, разрешите вашей авторучки? – попросил этнограф.

– С удовольствием, будьте любезны! – осклабил стальную пасть Кандалинцев.

Глава двадцать вторая. Робинзоны

От тяжелого забытья мальчишек пробудило надсадное воронье карканье: две серые разбойницы отважно пикировали на мутную прибойную волну, стараясь ухватить из нее что-то съедобное. При близком рассмотрении обнаружилось, что мертвая зыбь раскачала слабо воткнутые ребятами тычки одной из сетей и волна прибила ее к берегу, на утешение голодным робинзонам. В сети оказалась рыба, и именно ее пытались выудить из воды вороны.

– Бог есть и все видит! – пошутил Анатолий и, вынув из-за голяшки нож, принялся на лопасти весла пластать для посола рыбу. Толстопузые язи только в посол и годятся: тонкие многочисленные косточки в соленой и вяленой рыбе бесследно исчезают, мясо от жира становится янтарным и даже чуть прозрачным. Хорошо просоленный и провяленный язь – объедение. А для изголодавшихся за двое суток сойдет и малосольный сырок – по-хантыйски «патанка». Видел бы Станислав Андреевич, как мальчишки уплетают полусырую рыбу и бездумно хохочут, вспоминая его.

Станислав Андреевич Пластун, фельдшер здравпункта, тридцатилетний красавец и всеобщий любимец, в поселке именовался не иначе как «доктор». Не очень обремененный лечебной практикой, он откровенно скучал, штудировал медицинскую литературу, играл в шахматы со школьным завхозом Серафимом Адамовичем и выпускал «Медицинский бюллетень», который никто не читал. Зато если ему случалось вскрыть фурункул или вырвать зуб, то операцию он делал вдохновенно и мастерски, давая поселку пищу для пересудов по крайней мере на месяц. Выполнив раз в году курс предписанных прививок, Пластун опять надолго оставался без дела, потому что, при всем уважении к симпатичному «доктору», сельчане продолжали по привычке лечиться от поноса черникой и кровохлебкой, а от простуды мать-и-мачехой и баней. Однако райздрав не устраивала статистика заболеваемости в сфере деятельности здравпункта: зарождалось сомнение в достаточном усердии его заведующего, у которого за месяц не набиралось и десятка больных. «Займитесь медицинским просвещением населения, – приказало заботливое начальство, – и вы увидите, как больные хлынут к вам потоком. Термин «сибирское здоровье» глубоко антинаучен, поскольку большинство наших потенциальных пациентов из-за недостаточной пропаганды доживают до глубокой старости и умирают, так и не узнав, что всю свою долгую жизнь были неизлечимо больны. Не следует лишать людей радости исцеления, даже если они и считают себя здоровыми!» Пришлось Станиславу призадуматься.

Ужасные эпидемии дизентерии и гриппа до берегов Неги не доходили, зачахнув в пути, случаев туберкулеза и сифилиса тоже не предвиделось, последний случай трахомы, говорят, был изжит еще до войны, и Станислав Андреевич со всей силой своего обаяния обрушился на опистрохоз, коварный паразит которого вместе с полусырой рыбой проникает в рыбацкие организмы, чтобы поселиться в печенке. Его и избрал Пластун темой для своих публичных лекций и доверительных бесед с населением. Женщины, слушая его, вздыхали: «Ишь ты, ужасти какие! Внутри нас черви сидят!» И немедленно за домашними хлопотами позабывали об описторхе. А мужики, «трахнув по маленькой» и закусывая мороженой строганиной, храбрились: «Не от его помрем! Из наших дедов от писторхоза никто не умер, а патанку и строганину все ели...» При этом Карым не забывал продемонстрировать дохлого дождевого червя на дне бутылки от водки: «Вон какой толстый, а от водки сдох. Пистрохоза глазом не видать – неужто против водки выстоит? Главное, запить его вовремя: все болезни от недопивания». Так и делали. Районная потребкооперация, очевидно от души желая помочь фельдшеру в заботах о народном здоровье, стала завозить в поселковый магазин спиртное в количествах, достаточных для умерщвления не одного только описторха, но и его носителей, желающих освободиться от паразита таким способом.

Убедившись в полной бесполезности медицинской пропаганды среди консервативных взрослых, фельдшер взялся за обработку впечатлительной молодежи и в этом почти преуспел. Что и подтверждают Анатолий с Андреем, закончившие свой завтрак. Не умирать же с голоду, чтобы не заболеть!

Подсоленую рыбу спрятали под обласом, а распутанную сеть вброд поставили на внутреннем озере, где под прикрытием кустов ветер не ощущался. В юности все нипочем. Чтоб хоть немного согреться, мальчишки припустили вперегонки по знакомой с вечера тропинке и, выбежав на широкую поляну, едва не столкнулись с перепуганной лосихой, «на махах» мчавшейся навстречу. Лосиха шарахнулась от внезапно возникших впереди людей, но не повернула назад и не свернула по обычаю сохатых в заросли, а бросилась с крутого берега в реку. Мальчики посвистели ей вдогонку, посмотрели, как мелькает в волнах ее безрогая голова, и побежали трусцой дальше по острову, не особо задумываясь над причиной испуга лосихи и исчезновением лосенка.

Еле приметная тропинка вывела сквозь осинник к зеленому бугру, в одном из склонов которого оказалась просторная полуземлянка. По разбитым бакенам и обломкам керосиновых фонарей вокруг можно было догадаться, что некогда в ней хозяйничал бакенщик. Дерновое покрытие на стянутом скобами бревенчатом потолочном накате, узкая окопная прорезь, четыре венца бревен над землей, жестяная труба и плотно подогнанная толстенная дверь без ручки, которую открыли с помощью топора. Внутри – ворох старого сена на широких нарах и обгоревшая жестяная печурка. Пока Андрей осматривался, Анатолий шарил по всем углам. Кроме ржавой двуручной пилы ему ничего найти не удалось.

– Степняки несчастные! – выругался он. – Если не хватило ума консервов или сухарей оставить, то хотя бы пару спичек с коробком положили.

Толя был возмущен. Разве в лесу так живут? Избушка в тайге – можно сказать, промысел божий во спасение заблудшей души. А душу