Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

и кормить и греть надо. На этот случай и оставляют в избушке немного продуктов, растопку и спички. А эти кочевники все подмели, кроме старого сена вонючего. Он с раздражением столкнул с нар охапку – и вздрогнул от неожиданности: на нарах заблестела латунная ружейная гильза. Даже не гильза, а снаряженный патрон двенадцатого калибра. Повертев в руках бесполезную находку, Анатолий швырнул ее в угол и принялся перерывать сено, все еще надеясь отыскать спички. Андрей поднял патрон и повертел его в руках. В городе, среди дворовой шпаны, он считался авторитетом по пиротехническим эффектам и по гильзе определил, что заряду не больше двух лет и можно попробовать выстрелить. Только вот из чего? Пошарив вокруг землянки, Андрей нашел обломок доски с большим гвоздем. Расколов ее топором, он добыл гвоздь и выпрямил его на пороге. Затем этим же гвоздем расковырял патрон и добрался до пороха. Черный дымарь оказался сухим, и в глубине поблескивал гремучей ртутью исправный капсюль.

– Ты зачем балуешься? – хотел остановить Андрея Толя.

– Не боись, мы счас огонь добудем, – успокоил его тот.

С помощью веревочной закрутки патрон накрепко зажали между двумя дощечками и положили на место кружка на печке. Топку печи наполнили сухим сеном, щепками и растопкой. Андрей надергал из пазов между бревнами сухого, как трут, мха и заменил им пыж. Теперь, если разбить капсюль, воспламенится порох и мох, а от них сено.

– Попытка – не пытка, – уверил Андрей, наставляя на капсюль гвоздь. Толя тихонько тюкнул по головке гвоздя обухом топора, и сумрак землянки озарила пороховая вспышка. Сено мгновенно занялось пламенем, воспламенились щепки, и в трубе загудело. Дымок из нее, радуя глаз, расстилался по земле. Поржавевшая пила получила шанс снова стать блестящей: на случай дождя надо заготовить побольше сухих дров, да и пообедать бы не мешало. Договорились, что Толя останется рубить дрова, а Андрей сбегает к обласу за котелком и рыбой. Вместе уходить нельзя: без присмотра огонь погаснет.

Знакомая дорога всегда короче. Весело насвистывая песенку Роберта, Андрей добежал до обласа за какой-нибудь час. Столкав все имущество в мешок, он взвалил его на спину и пошел назад, к землянке. Но вот что странно: прежней радости от удачно добытого огня он уже не испытывал. Не утешила и мысль о горячей ухе. Почему-то заколотилось в смутном предчувствии беды сердце, непонятная тревога овладела Андреем. Закралось ощущение, что на острове они не одни, есть еще кто-то, тайно наблюдающий издалека. Стараясь держаться открытого пространства, чтобы не быть застигнутым врасплох, Андрей не пошел прежней дорогой, а, поравнявшись с зарослями черемухи, над которыми стрекотали сороки, свернул с натоптанной тропинки и, сделав солидную петлю, обошел заросли лугом, не спуская глаз с черемошника. Дважды ему показалось, что нижние ветки едва заметно заколебались: наблюдатель менял позицию, чтобы не упустить Андрея из вида. Затылком почувствовав чужой тяжелый взгляд, Андрей непроизвольно прибавил шагу и к избушке выбежал изрядно вспотевшим. Странное ему предстало зрелище: его друг шагах в десяти от входа складывал огромный костер. Вздрогнув от пыхтения и шагов Андрея, он обрадованно поспешил навстречу и затараторил:

– Ну наконец-то! Никак не дождусь тебя, весь извелся: медведь по острову бродит... Когда ты ушел, я дров подкинул и пошел вдоль озера, гнезд поискать. Гляжу: между кочек воронье раскаркалось, клюют что-то, дерутся. Подошел поближе: мать честна! На кочках клочья шерсти, кровь еще не засохшая – лосенка медведь задрал и сожрал с костями вместе, одна головенка полуобглоданная лежит. Шибко голодный зверюга был, даже проквашивать, как обычно, не стал. Вот отчего лосиха как шальная на нас летела. Как мне ни жутко было, а по следам я прошел. Мишка лосенка из засады взял. Подсмотрел, где лоси к изгороди ходят, и залег в кустах у тропки. Лосиху догнать на двух с половиной не смог, а лосенка свалил. Сейчас отдыхает, наверное. Но скоро проголодается. Вот на этот случай костер готовлю. Крышу на избушке ему не раскатать – скобами стянута, а вот дверь слабовата.

– Вряд ли он к нам полезет, говорят, он человека избегает...

– Я же сказал тебе, что это не простой медведь, а «два с половиной» – раненый зверь. Я его следы хорошо разглядел: две передние лапы четко отпечатались, левая задняя на половину стопы (видно, больно ему на нее ступать), а правого заднего следа совсем нет. Помнишь, Карым рассказывал, что геологи с «блохи» на реке зверя подранили? Так видно, этот и есть. Повезло нам с соседом, того и гляди, задерет за чужие грехи.

– Перспектива, конечно, не из приятных, но, похоже, погода меняется и, может быть, завтра удастся домой вернуться.

Извечный спутник человеческого жилья – крапива густо зеленела вокруг. Закипающую уху погуще заправили ее мелко нарезанными листьями и полевым луком. После полусырой латанки горячая уха, вареная рыба и чай из смородины – это уже жизнь!

На ночь устроились в избушке.

Ветер с реки расстилает дым от пылающего у дверей костра по прибрежным зарослям. Внутри избушки гудят печурка и комары. Разморенные теплом и сытостью друзья нежатся на нарах под пологом. Но не дает уснуть возбуждение от сознания близкой опасности. Где-то поблизости бродит раненый зверь, для которого мальчишки – единственная возможная добыча. От раскаленной печи в избушке не продохнуть, но боязнь лишиться огня сильнее жара. Из-за духоты Толя садится на нарах по-татарски и, не проявляя ни малейшего желания спать, пристает к Андрею с разговорами:

– Ты знаешь, чья это избушка?

– Калмыцкая, – сонно ответил Андрей.

– Вот и ошибаешься. – Толя, видимо, решил проболтать всю ночь. – Это Михайлова избушка.

– Отца Зойки Михайловой? – окончательно отбросил надежду подремать и Андрей. – Это который зимой в тайге застрелился?

Если верить молве, зимой Алеха Михайлов отправился проверять заячьи