Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

мыса, откуда можно сбежать лишь на лодке. Лодка для ребят сейчас единственная надежда. Вот и она. Перевернуть ее и скорее на воду! Мальчишки одновременно ухватились за борт обласка, чтобы опрокинуть его на днище и замерли: вдоль истертого за долгие годы днища раззмеилась широкая свежая трещина, а на тонком и хрупком борту отпечатались борозды от медвежьих когтей. Страшная догадка пронзила обоих: потому и не спешил медведь, что гнал их в ловушку! Оцепеневшие от страха, ребята безучастно смотрели, как, отрезая им последний путь к спасению, с противоположного берега в воду свалилась бурая туша и, наискосок пересекая устье истока и раздвигая мордой плавучий хлам, направлялась в их сторону, где между торчащими из воды кустами у берега имелась прогалина, поперек которой плавало большое бревно.

Если и есть среди животных тайги хорошие пловцы, то это медведи!..

Глава двадцать третья. Черные лебеди

Над устьем Варгаса стоит тишина. Не грохочет станок буровой, смолкла электростанция, погасли огни на вышке, не фырчит трактор. У нефтеразведчиков та короткая передышка, которая случается между сдачей скважины и переездом на другое место.

Короткая – это когда все идет своим чередом и не вносят свои коррективы в график силы труднопрогнозируемые, вроде земных и подземных стихий, а также пожаров и наводнений. Ну, от пожара буровую пока Бог миловал – хотя чем черт не шутит: вокруг нефть разливанная, чуть прозевай, и пойдет полыхать, – а вот наводнение уже обступило буровую со всех сторон, и резиновые ботфорты-бродни на сегодня в большом ходу. Вокруг балков пока сухо, но буровая уже на пятачке, и к ее подножию подбираются волны. Ретивый Варгас лижет сыпучий берег под штабелем буровых труб и время от времени вместе с земляной осыпью умудряется заглотить очередную порцию стальных макарон. Ненасытный! Впрочем, чего его винить: Варгас берет то, что ему оставлено, – трубы спасать никто и не думает, поздно. Трактору к ним не подойти: увязнет, перетаскивать вроде бы некуда, а главное – они давно списаны Ибрагимычем и за ним не числятся. Ибрагимыч все успевает вовремя, потому и у начальства в почете и премиями не обижен. А сейчас ему вообще дырку в лацкане протыкать пора: за удачу не обойдут вниманием. Поэтому прожорливость Варгаса бурмастеру на руку: труб нет, перевозить нечего и концы в воду.

Сквозь глубинные поры пропитанной влагой болотистой почвы холодные струйки просочились в отрытый по соседству с буровой вышкой шламовый амбар, вода растворила сваленные в нем за ненадобностью химреагенты, подняла вровень с краями черную ползучую нефть. Щетина почти неосязаемой для стихии ниточки перешейка между амбаром и раздувшимся озером не устояла перед напором воды и ветра и выпустила на простор черно-коричневую струю, которая затягивает озерное зеркало траурным покрывалом. Так делают, когда в доме покойник. Сегодня в урочище Варгас пришла первая смерть от новоявленной эпидемии: от нефтяной лихорадки умерло озеро.

Скоро отсюда, с Варгаса, расползется по Приобью смертоносная бацилла нефтяной чумы и, свирепствуя долгие годы, умертвит еще множество больших и крошечных жизней, обессилит животворные воды Оби и коснется своим траурным шлейфом берегов самого Океана. Все это случится скоро. А сегодня умерло только Лебяжье озеро и по нему в вагончике празднуют тризну. Благо, что есть чем праздновать, Пипкин с Мариманом подвезли в достатке. Но Пипкина вместе со всеми нет: ему не до этого.

Прежде Иван никогда не чурался веселья, не упускал случая выпить и побалагурить с друзьями, перекинуться в картишки и даже сплясать, но сегодня у него появилась причина, заставившая от общего праздника уклониться. И опять виноват Варгас. Вода в нем поднялась внезапно и обступила буровую как раз тогда, когда Иван находился в поселке. Потому он и не видел, как Ибрагимыч, замеряя дебит скважины, налил нефтью до самых краев шламовый амбар, а затем нахлынувшая вода разнесла нефть по озеру. Увиденное по возвращении поначалу Пипкина не очень смутило, но навело на мысль, что оставленная на озере сеть от нефти наверняка пропадет и нужно поторопиться ее снять. По этой причине, оставив без внимания приглашение к общему столу, он сразу ушел на озеро. Еще на подходе к нему по яростному вороньему карканью Пипкин почувствовал, что там неладно. Вдоль побережья в ленивой зыби качалась погибающая и уже мертвая рыба: огромные белопузые щуки, черно-зеленые страшилища окуни, сковородоподобные караси. Отяжелевшие от обжорства вороны, не в состоянии взлететь, пешком убегали у Ивана из-под ног и только каркали от несварения желудка и нефтяной отрыжки.

«Конец рыбалке, сети конец, да и озеру тоже», – отметил в уме Иван и, подавленный зрелищем, без всякой цели побрел дальше по берегу. Для чего живем? – думалось ему. Чтобы губить и есть друг друга и все вокруг? Почему, чтобы с трудом добыть одно, бездумно убиваем другое, навсегда теряем третье и беспечно расточаем четвертое? И есть ли предел человеческой алчности – или подобен человек зажравшейся свинье, поедающей своих поросят? Ведь мы, как та же свинья, уничтожаем и поедаем то, что должно принадлежать наследникам. Что мы своим детям оставим: пепелища и пустыни на месте лесов, безжизненные реки и небо, черное от воронья, разжиревшего на трупах и свалках? Кто мне ответит и у кого я, ничтожный, спросить осмелюсь?

Так размышлял по дороге Пипкин, а ноги все шагали и занесли его к дальнему берегу, у которого вода казалась посвежее, вороны не каркали и куда даже песни с буровой не долетали, а пропадали на полдороги в ветвях осинника. Зато слышалось звонкое журчание – это прибывающая вода нашла небольшую ложбину, чтобы живящей струей влиться в мертвое озеро. «Как переливание крови», – подумал Иван и присел на упавшее дерево: назад к мертвой воде не несли ноги. Захотелось побыть в одиночестве и послушать журчание.