Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В то же время он догадался, что Смит ревнует и что он, видимо, влюблен в Энн и ранен в сердце, но не просить же снисхождения! Не расшаркиваться же! «Я совершенно не желал оскорбить его».
— Видимо, как в английском романе, — сказал он жене. — мне суждено обрести сильного врага, который будет действующим злодеем в продолжение всего сочинения.
— Посмотрим, сэр! — заносчиво бросила Энн воображаемому противнику своей молодой семьи. Она владеет собой в совершенстве и в сплаве с мужем еще покажет себя.
Сибирцевы уехали из колонии в Европу. Смит терял самообладание, он сорвался и обнаружил досаду.
— Как вы, сэр, могли допустить что-то подобное? — грубо и бесцеремонно сказал он Элгину. — Такой неравный брак безвестного чужеземца, бывшего нашего пленника, с англичанкой высокого происхождения?
Смит сам не знал, в какой попал просак. Любимая им вышла замуж за недостойного.
— Кто? О чем вы говорите, сэр?
До сих пор у Смита рот был на замке.
— О дочери губернатора Энн Боуринг, вышедшей замуж за Сибирцева, из моряков Путятина.
— Скажите, а как они познакомились?
Со Смитом у посла разговор без излишней деликатности. В конце концов Смит сам проворонил и несет ответственность.
— Откуда вы знали Сибирцева? Где познакомились с ним? Когда?
— Отец Энн, сэр Джон, когда-то был лучшим в Англии литературным переводчиком русских поэтов. Он знает русский язык. Пользуясь пребыванием русских пленных в Гонконге, он возобновил занятия русским языком. Это возбудило интерес в семье. Этим воспользовались пленные.
Смит, видя, что Элгин не желал бы слышать грязные сплетни, продолжил про ученую карьеру сэра Джона. Боуринг избран в академии нескольких европейских стран. Это мало убеждало Элгина. Академии подчиняются политическим интересам спекулянтов, это чем дальше, тем хуже, дело возвеличенных ими не в ученых заслугах, а в Польше и России.
— Как только увлечение молодого человека стало заметно, мы постарались все пресечь, — не удержался Смит. — Сибирцев был взят под стражу, скомпрометирован этим, но сразу выпущен, и вскоре его постарались выслать из колонии на судне, где были холерные больные.
Элгин дал понять, что не желает слушать о делах военной полиции. Нельзя связывать это с чистым именем сэра Джона.
Смит осекся и обещал рассказать подробнее, если потребуется.
Элгин сказал, что Сибирцев производит самое хорошее впечатление.
Глава 25
ПАРИЖ И ОДЕССА
Я знаю край, где все обильем дышит,
Где реки льются чище серебра.
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишневых рощах тонут хутора…
А. Кольцов
В тот год в июне над бескрайними просторами южной Украины, которую в те времена еще называли Новороссией, по ночам вспыхивали частые зарницы. Созревал богатый урожай. Евреи-скупщики и хлеботорговцы загодя разъехались на бричках из Одессы, посещая богатых крестьян и помещиков.
Одесса после войны богатела, становилась, как уверяли одесситы, более похожей на Париж, чем на бывший центр Новороссийского края, ныне уездный город. Чиновники жили, получая жалованье и вдобавок долю в винном откупе и хлебной торговле. Купцы заводили дела со всей Европой и строили заводы и фабрики. Здесь существовало дарованное императорами Одессе «порто франко» — беспошлинный ввоз и вывоз товаров. Суда из всех стран Европы приходили в одесский порт за пшеницей, пенькой, растительным маслом, кожей, спиртом, сахаром. Чумаки свозили эти богатства на волах со всего юга страны. Богатые казаки из области Войска Донского пригоняли стада быков и табуны лошадей. Турки в красных фесках, крымские татары и греки торговали табаком со своих плантаций и свозили на принадлежавших им судах каботажного плавания арбузы, дыни, яблоки, кандиль, шафран, розмарин.
Через Черное море Одесса кормила вывозными хлебами Англию, Францию. Италию и Грецию. Лучшими в мире считались корабельные тросы из русской пеньки. Что бы ни было, какие бы крестьянские реформы ни объявлял император, а торговля хлебом и сахаром, как уверены были купцы Одессы, как шла, так и будет идти, на черноземе по-прежнему с каждым годом урожай будет увеличиваться. Уже потянулись в Одессу на службу или открывать дела шляхтичи из Польши, ожидавшие перемен к худшему в отношениях со своими крестьянами, бунтов и возрождения казачества.
От торгашей и маклеров, ведущих дела с английскими и французскими агентами и фирмами, нарождалось в Одессе поколение молодых греков и еврейства. Эта молодежь, по большей части стыдившаяся своих папаш-спекулянтов и теток — содержательниц притонов, стремилась к знаниям, желала равноправия, учения в Петербурге и в Москве. Многие получали высшее образование. Из этой же среды происходили многочисленные коммивояжеры, агенты по фрахту. А из бедноты — здоровенные еврейские мужики: портовые грузчики и рабочие на фабриках.
Многие стали эмигрировать в другие страны, даже за океан, и почти все переводчики в иностранных портах, а также посредники при ведении дел с Россией, менялы и агенты по сманиванию русских матросов на иностранные суда были одесситами или их потомками.
В зеленом красивом городе над морем складывались крепкие общины верующих: православные, лютеране, католики, иудеи, магометане. Выгод и дела хватало всем.
Богатые дворяне, православные и католики, растили детей, учили их музыке, отдавали в одесский лицей, в гимназии и в военные училища.
Одесса уже славилась в театральном мире России как рай для артистов. Город украшался памятниками и торжественными зданиями. Город гордился Пушкиным, тут считали его своим согражданином. Здесь читал лекции знаменитый Пирогов. Сюда приезжали на гастроли знаменитые певцы и певицы из Италии. Выпускалось семь газет. Существовали ученые общества. Одесса славилась хорошими врачами, любила музыку и музыкантов. Хорошая пожива всегда была для полицейских и чиновников. Нарождались многочисленные одесские жулики, воры, проститутки.
Тут умели погулять и в царские дни, и на всех трех пасхах, справляющихся веснами по очереди одна за другой. Так всю весну, а до того и всю зиму праздники происходили непрерывно, и музыка играла на балах у дворян и у разношерстных купцов, и на бульварах, и в трактирах, на базарах и в тавернах, которые открывались для иностранных и своих матросов и для грузчиков. Из смеси создавался «блат», что-то вроде гонконгского «пиджин».
Василий Степанович Завойко, имение которого было не
