Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я полагаю, вы согласитесь на мое предложение, а я позабочусь о вашей семье. Конечно, я никогда не позволю отдать приказания своим китайским детективам передушить ее. Этого никогда не будет.
Возвратившись после двухдневного пребывания на берегу, Олифант рассказывал Элгину обо всем, что видел, что ему пришлось услышать. И напомнил, как в Гонконге в прошлом году делегация крестьян обратилась к послу королевы за помощью.
— Вы приняли их в своей укрепленной резиденции, в большом парадном зале. Я взял бумагу из рук старого крестьянина, стоявшего на коленях. Там было написано, что после того, как острова на Жемчужной были заняты англичанами, от населения потребовали платежей для Общества «Британского Миролюбия и Патриотизма» взамен отмененных нами налогов кантонскому правительству. Как только бумага была переведена, вы, сэр, находившийся при этом инкогнито, вышли вперед из группы офицеров и объявили о своем решении. Дело было поручено капитану. Смиту. Он быстро нашел следы, приведшие его в старый помещичий дом, находившийся в лабиринте проток и занятый шайкой преступников, которая выдавала себя за служителей британской короны. Там в подвале крестьян, отказывавшихся платить, подвергали пыткам. Налог был непосилен. С них требовали стоимость половины урожая. Эту контору возглавлял некий Тин Чин Фан. Смит схватил его. Его ждала виселица… Сегодня капитан Смит опознал этого афериста в столице тайпинов среди идеологов нового режима. Здесь он заслужил себе репутацию карателя непокорных и за это был возведен в сан священнослужителя новой церкви… Смит и Эдуард Вунг смогут рассказать вам, сэр, много подробностей о тайпинах.
— Но пожалуй, самое интересное. — сказал Олифант, — что, не обращая никакого внимания на свое разоблачение, Тин, провожая нас, спрашивал у наших офицеров, нет ли чего-нибудь, что они хотели бы продать с большой выгодой. Даже если вещи поношенные, самые обычные изделия. Тут люди привыкли, что при дележе на равных им ничего не достается. Часы… Будильник… Оружие, опиум, сказал, какое множество прекрасных тканей вырабатывается в городах на Янцзы, но что сейчас сбыта нет, на складах залеживается масса припрятанных товаров. За них охотно возьмут любые европейские вещи. Сейчас требуются знатоки из Гонконга. В деревнях народ так не голоден, как в городах, но все хотят купить что-то, например, часы, даже сломанные, не для определения времени, а как красивое украшение… Китайцы на улицах обращались с подобными просьбами к нашим синим жакетам.
— А что же джеки? — спросил Элгин.
— Наши мальчики выказывали осмотрительность. Для них Тяньцзинь был хорошей школой.
Элгин подумал, что китайцы хотели бы видеть в каждом из британцев коммерсанта. В этом могут быть ключи к будущему.
Элгин понимал, что Олифант почувствовал в словах Тина поэзию коммерции, готовность к торговле и к обмену товарами без революционных грабежей. Словом, Тин, несмотря на все превращения, оставался самим собой. Может быть, в столице тайпинов немало деятелей из бывших пиратов на Жемчужной и на Янцзы? Смит этим воспользуется.
Наутро загрохотали цепи, запели свои рабочие песни матросы… Эскадра уходила в плавание.
Глава 23
ЭЛГИН И ЭНН
Узнаю коней ретивых
По их выжженным таврам.
Я любовников счастливых
Узнаю по их глазам…
А. Пушкин
Снова гремели салюты, когда в бухту Гонконга вошла эскадра, прибывшая с реки Янцзы. Возвратился сэр Джеймс Элгин. Его с энтузиазмом встречает весь Гонконг, и сквозь это чувствуется интерес, пробужденный к покорению Китая во всем мире.
Своей миссией Элгин совершил то, к чему европейцы всегда стремились, но что еще никому и никогда не удавалось. Элгин все довел до конца, поставил на колени послов императора Китая и принудил его заключить и ратифицировать договор, по которому Срединная Империя открывала свои многочисленные ворота для европейцев и подпадала под влияние английской торговли, интересов и политики. Последняя из великих деспотий Азии разваливалась и проявляла признаки подчинения под ударами с британских канонерок. Некоторые из героев погибли, тела их на дне Китайского моря или доставлены в колонию и погребены на христианском кладбище задолго до прибытия Элгина. Теперь Гонконг торжествует, все впали в неистовство, как при падении Севастополя. В церквях молились и пели, и при божьем свете опять во множестве сияли свечи. Звонили колокола, эти рынды воинов-богословов, под оглушительную канонаду салютов современной береговой артиллерии и под барабанный огонь множества пушек богатых людей Гонконга, под приветственную пальбу со всех кораблей из разных стран мира, с бедных и богатых джонок — тяжелых, лакированных, превосходящих пестротой украшений на мачтах расцвеченные флажками европейские корабли и пароходы.
Под колокола и салюты утверждалось будущее величайшей из торговых колоний, которая превращалась в центр общения Европы с Азией. Это создано гением британской коммерции и смелости. Гонконгу суждена судьба, которую предрекал ему Вунг, этот Конфуций современных лавочников: став столицей торговли Китая, маленький остров в зданиях особняков, банков и контор заменит Пекин и превратит его в самый роскошный из музеев мира.
Подымается волна восторга, она выше и сильней морской, с гребня ее открывается мир будущего и все моря и просторы.
Такое ликование цивилизованного мира, представленного джентльменами всех рас, какое сейчас в бухте Гонконга и в городе, захватывает и самого сэра Джеймса, оно не могло быть ложным.
В своей миссии в Китай воспитанный в Оксфорде Джеймс долго видел лишь цепь преступлений против человечества. Открывается обратная сторона медали, выкованной им. Она означала не только победу, медаль была и символом гуманности, а не насилия; ничто в этом мире не совершается без жертв. Гораздо более ужасные жертвы приносились бы в незыблемом Китае, не нанеси мы ему жестокого отрезвляющего удара.
Энн человек слова. Сейчас она слышит все. Она понимает, что этот грохот победы и праздник торжества он стелет как трофей к ее ногам, это дар сердца, помнившего ее и еще ждавшего мига встречи.
…Блохи и крысы в императорском дворце, следы, оставленные там распутными шайками преступников и черни, отучали Джеймса от наивного гуманизма. Сто двадцать тысяч, казненных губернатором Е за время его службы в Кантоне! Каждое утро во время войны против англичан кантонский Проспект Мира, как фонарями на шестах, украшен бывал свежеотрубленными человеческими головами в косах. Крысиная тюрьма.
Теперь не было никаких сомнений в справедливости действий англичан в Китае. Срединная Империя не могла сама справиться со своими бедами. Ей поможет деятельность европейцев. Средства казне императора дадут таможни, которые англичане
