Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же сам Смит? Его молодая жизнь сломлена, у него нет будущего, ему не о чем мечтать, кроме жажды мести. Мстить теперь? Уже поздно…
Наши моряки в Печили пьянели с их офицерами. Дружба началась не только из-за льда. Неужели наши офицеры что-то знали и скрывали? А втайне смеялись надо мной? Это мина. Они рыли… Ах, британские саперы. Так, значит, они ненавидят Смита или, может быть, презирают его. Но Смит умеет действовать по схеме, быстро или не торопясь, по обстоятельствам. Сейчас пока что руки его связаны. Колония не допустит такого позора. Мы же так благочестивы.
Возвратившись после Янцзы в Гонконг, Смит предполагал действовать самостоятельно, никому не докладываться без особой надобности о своих намерениях. Элгин покидал колонию. Он, как предполагалось, поспешит в Лондон и на долгожданный отдых в Шотландию.
Не желая далее ждать, Смит сразу же осмелел, решил рисковать и во всем открыться Энн.
— Знакомьтесь, моя жена. — сказал ему Сибирцев при встрече, в радости, как и со всеми в эти дни, еще сдерживаемой, Алексей очень радушен, не обратил внимания при этом, а Энн заметила, как поблек Смит и побледнел Оттенок неприязни на лице капитана постепенно отходил, сменялся на выражение любезности.
— Нашлись ли в архиве Е письма Путятина?
Вопрос Сибирцева легкомысленный, задан Смиту с маху, когда тот не про архив думал.
— Нет. Архив Е отправлен в Лондон.
— А в Кумирне Морского Духа?
— Да.
Вот так раненный любовью выболтает собеседнику секреты, а вдохновленный любовью узнает секрет, не находя иной темы для вежливого разговора.
Разговор продолжался сам собой.
— Упоминается ли какое-либо сочувствие Путятина китайцам в письмах шпионов?
— Пока ни единого. Китайцы считают Путятина английским шпионом.
В то время когда дело по сбору информации удалось наладить и оно заведено с точностью часов, когда добывались обширные сведения и все шло как по маслу. И оказаться таким олухом перед лицом бывшего арестанта, заключенного им, Смитом, в военную тюрьму, но выпущенного им же, в тот же день… Оказаться побежденным представителем низшей расы, живым экспонатом.
Только в роли Апулеева осла он мог представить Сибирцева в этом браке. А посол Элгин принимал его в Тяньцзине как равного. Он неровня послу. Смит впадал в бешенство, понимая, что низок, воображая Сибирцева ослом в фаворе у знатной патрицианки.
Теперь бывший ничтожный пленник приглашает к себе в португальский дворец Макао.
Смит не верит сплетне о сэре Джеймсе и Энн. Ведь у него было увлечение в Маниле. Сам слышал, стоя в патио, как за окном в занавеси раскричалась молоденькая испанка: «Я думала, что вы — святой, мне всегда представлялось, что англичане особенные люди!»
Южные дамы не сдерживаются и не стыдятся посторонних. Даже королева красоты и аристократка. Несдержанность — оборотная сторона темперамента! Ценимого мужчинами! Воспитанная дама не отличалась в миг пыла от простолюдинок. «Нет, и вы такой же, как все!» Привлекательная, без сомнения, она оказалась страстной в брани, которая вдруг обрушилась на Джеймса из-за пустяков, словно он был ей ровня; она не могла удержаться, у нее чесался язык, она трепетала всем телом. Это была потребность горячей натуры. «Вы такой же, как колониальные испанцы!» Чем он ей так не угодил? Она узнала, что он ведет дневник в письмах и по кускам отсылает жене в Шотландию. Она не отнимала его себе, но надо же сдерживаться.
Хватать, убивать Сибирцева уже поздно. Ну что же…
— Алексей! Мои вам поздравления, сэр. Поздравляю вас и вашу супругу.
Смит серьезен. Его поздравления правдоподобны.
— Ждем вас к себе.
— Благодарю. Много обязан. Очень, очень любезно с вашей стороны. Вы не желали бы зайти к трем братьям-фотографам, которые делают цветные фотографии?
Энн засмеялась. Эти примитивные, традиционные китайские лубочные картинки! Смесь пошлости с новейшим изобретением. Яркие сентиментальные безделушки, в которые тут превращают фотографию. Все приспособлено китайцами под вкусы моряков.
Элгин шутя подарил Энн и Алексею фотографию с забавной надписью и при этом сказал «о своем дурном вкусе, сына спасателя великих греческих мраморов, который в отличие от отца коллекционирует не греческих богов, а дешевку».
— Конечно, я хотел бы, — сказал Смит, горячо глянув на Энн.
Фотографы знали свое дело. Исполнив работу добросовестно, они запомнят эти лица на всю жизнь.
Какая изощренность московских палачей! С какой веселостью представил он Энн как свою супругу. Какое утонченное издевательство хитрого москаля! Как она могла согласиться на такой неравный брак, выйти за человека ниже себя, славянской расы. Даже чухонцы на Балтике в войну уверяли англичан, что они, «нобль», принадлежат к высшей расе, более высокой, чем поляки и русские, и что все богатства германского ордена созданы ими, в том числе все церкви, если бы не чухна, немцы остались бы дикарями. Для них изготовили книги, построили соборы и замки.
Ничего подобного шпион Смит, при всей своей осведомленности, не подозревал. Это его провал. Он озлоблялся и готов был смыть с себя позор так безрассудно, как принято.
Но Элгин считал Сибирцева ровней. Это обязывало Смита. Он всегда был бережен с Энн, как со святыней. Но что за темные дела, появился какой-то…
До отъезда молодых в Макао Смит позвал их на прогулку в море на яхте. Утопающий хватается за соломинку. Но тщетно.
— Там пираты, я уже насмотрелся на них досыта. — ответил Алеша.
Приглашение во дворец в Макао оставалось в силе еще несколько дней, потом Сибирцевы уезжали. Но это лишь вежливость.
Энн сказала мужу, что в утешение ему будут раскрашенные снимки.
Алексею не было забавно, он по-иному представлял значения этих снимков. Что-то слышал от Сайлеса про трех братьев фотографов. Но не будешь же сейчас выказывать нежелание с тем, что приятно Энн. Она доверчива. Как дочь губернатора, она никогда не бывала обманута, унижена и потому думала о людях как о самых хороших созданиях, какими они старались выглядеть перед ее отцом и его семьей.
Смит, приглашая на яхту, с такой ненавистью посмотрел на Сибирцева, что тому пришло
