Барабаны летают в огне - Петр Альшевский

Он рыгал.

И из храма я его изгнал.

Рыгание слишком нарочитое, сбивающее с возвышенности и меня, и тех, кто со мной, во время ХЕРУВИМСКОЙ ПЕСНИ «Ныне силы Небесные с нами невидимо служат» я разозлился и закричал, чтобы рыгающий убирался из церкви вон.

К дверям никто не двинулся.

Ринувшись в толпу, я стал нахраписто выпытывать – ты рыгал? чего молчит-то, а? и чего не рыгаем, а?

И тут он рыгнул.

Я на его желтое гепатитное лицо воззрился и с леденящей укоризной ему сказал, что его поведение бесстыдно.

Но я собой не владею, запричитал Харистилис. Мое рыгание не от того, что я могу не рыгать, но рыгаю. Оно результат моих кишечных проблем, от которых я пытаюсь избавиться, но эффекта не добился. Вам, батюшка, со мной, как с болезным, стоило бы быть либеральным и меня…

Мозги мне не промывай! – рявкнул на него я. – Чем бы ты ни оправдывался, пересмотра не будет. Из церкви я сказал тебе уходить, и ты из нее… ну обнаглел, в глаза мне рыгает… из храма ты выйдешь беспрекословно!

Ваша враждебность, промолвил Харистилис, для меня переносима, но вокруг нас ваши прихожане, нашу с вами беседу, заметьте, отслеживающие и сколь вы безобразно бестактны подмечающие. У вас в храме я в ТЕСНЫХ РАМКАХ НЕДУГА, и вам бы со мной по-отечески, а вы собачитесь, вы…

Собакой священника называешь?! А ну-ка моментально отсюда вон!

Но люди же вас….

Ступай, демон, прочь!

Обратившись взором к заступничеству потупившихся единоверцев, Каллистрат Харистилис запылавших огнем противодействия самоуправству святого отца не высмотрел, на выход разбито уковылял, суммированное отторжение от фигур и фактур батюшки и его паствы подгоняла Харистилиса отдаляться от церкви поспешно, а служба в храме возобновилась, без рыганий пиццамейкера Харистилиса лилась в образцовом ключе, чинно и бессобытийно она бы закончилась, но за несколько секунд до ее окончания в церковь возвратился ПИЦЦАМЕЙКЕР.

Отец Онисифор, выдающий под своды храма распевную канонаду, взывал к Господу довольно громогласно, но Харистилис его перекрикнул.

Едва войдя, заорал, что он и не знал, что у Чудотворца побывал.

И концовку богослужения он мне изгаживает, подумал отец Онисифор. А завтрашнее, почувствовав вкус, он целиком мне сорвет. Ради пресечения его выходок мне необходимо его обезвредить. На запрещение переступать порог храма он наплюет, а черту, проложенную ВЫТЯНУТЫМИ ИЗ НЕГО КИШКАМИ, ему не перейти.

Оправдываясь в рыгании, он кивал на кишки, ну так кишки мы из него и выдернем.

Да!!! М-да… свои руки мне не испачкать, какого-нибудь прихожанина не подбить – светлой душой я, Господи, твой, но дай мне, Господи, помечтать!

То рыгает, то орет, про чудотворца он про кого говорил? Не про меня, поскольку меня Господь подобным даром не наградил.

После меня, после церкви, Харистилис был где-то еще? И что же чудесного с ним где-то еще приключилось?

В церкви, получается, никакого чуда, а вне ее…

Сатана его обуял!

Я могу согласиться, что рыгание у него от изъяна физического, но теперь в него внесен расходящийся с ним прежним позыв пакостить моей службе весомее. Недавно, подгаживая мне рыганием, он бы и не помыслил по храму скакать, ЛОМАТЬ, курочить – требуется его упредить. Стремительно к нему метнусь, и он пройдет у меня крещение кровью.

А я сам к вам идти обниматься собрался, приближающемуся священнику пиццамейкер Харистилис сказал.

Потому что меня в свои записал? – процедил Онисифор. – Но я-то Сатане пока не сдался. И у себя в храме его происков расшибусь, но не допущу.

Приплетение вами Сатаны для меня неясно, пробормотал пиццамейкер. И про происки вы зачем… в вашем-то храме? Да какие в нем сатанинские происки, если в храме такой священник!

Моему значению священнослужителя ты комплимент что ли хочешь сделать? – осведомился отец Онисифор.

Естественно. Вы же изгоняете!

Тебя из храма я изгнал.

Меня из храма, а из меня рыгание. Я больше не рыгаю! Самое меньшее каждые две минуты рыгал, а как вы на мое рыгание ополчились, так оно меня и оставило. Около получаса не возникает. Спасибо вам, ОТЕЦ ОНИСИФОР!

Богу спасибо…

Компетентных проверяющих истинности чудес это чудо не привлекло. Прихожане его обсуждали, о нем толковали, объем верующих на службах отца Онисифора не разросся. Кто, как Митродора Тарапаонис их посещал, имели право констатировать, что отец Онисифор исхудал.

В храме она и кто-то помимо нее. Критическая отметка.

Строя предположения, отец Онисифор нарисовал себе появление в храме интересной старшей сестры до сих пор операбельного мальчика.

Священника она интригует. У него ПЕРЕХВАТЫВАЕТ ДЫХАНИЕ, но когда она объявляет, что ей нужно, его трепет исчезает и он кисло бормочет, что государство от вас отмахнулось, но вы не отступайтесь, и государственные учреждения под вашим сиротским давлением…

Я не сирота, перебила она.

Нет? Мой папа в порядке. А папа моего братика вместе с нашей общей мамой застрелены в школе дайвинга. Тренировки у них шли само собой в море и при погружении они, видимо, наткнулись на что-то секретное. Всплыть им уже не позволили. Кипрская ли спецслужба, приблудная ли, кто нам с братиком правду скажет? Что до меня, то я научилась со всем мириться, а братика наравне с горем возмущение охватило. Хватаемых им на улице мужчин в полицейской форме он не выпускал, криками активизировать поиски их донимал, дело к раскрытию не продвинул, а НЕРВОТРЕПКОЙ СЕБЯ ПОЖЕГ.

Рвать сердце из-за родителей верному сыну пристало, промолвил отец Онисифор, но касательно собственно себя саморазрушение это.

Заболевание его импульсивность вызвала жесточайшее, вздохнула сестра. Стресс мне не выдержать!

Дерзнув надеяться на прекрасный исход, вы…

Надежда на операцию!

Наверно, сказал священник.

Вашим хлипким «наверно» вы мою надежду не укрепите, сказала она. Возопите для меня вдохновляюще! Вскричите, что благодаря операции мой братик поправится и что материальное обеспечение наикачественного хирургического вмешательства обязанность теперь ваша – все из храма вытащив, распродадите, но слово, мне данное, сдержите! Произнесенное мною за вас с вашими намерениями совпадает?

Из храма я… я подумаю, но… нет, из храма я не понесу.

Я, святой отец, КАМЕНЕЮ, прошептала она. Мой братик, мое солнышко… он уже, считай, мертв.

Ну а что операция, протянул отец Онисифор. Послать на операцию нередко что означает? На смерть послать.

Про операции не вам говорить, процедила она.

Покуситься на ценности храма мне себя не заставить, но твоему брату ведь требуется необязательно конкретно операция, а излечение.

Конечно, излечение, сказала она. А как он без операции излечится?

Я его излечить постараюсь.

Медицински? Вам, батюшка, вздумалось в черного юмориста со мной поиграть?

Я имел в виду тебе сказать о ЛЕЧЕНИИ ТВОЕГО БРАТА ЧУДОМ.

Лечение чудом, пробормотала она, это… никак не лечить? Выздоровел – чудо, а не выздоровел, то чуда не случилось? Лечение потрясающее, но в чем в нем ваша роль?

Она в чудотворении, ответил Онисифор. На моем счету чудес немного, но состояние пиццамейкера Харистилиса мое чудо улучшило.

А чем удостоившийся вашего участия пиццамейкер страдал? – спросила она.

Рыганием.

Вы сказали, рыганием?

О да, рыганием.

Таких издевательств над пришедшей за помощью в храм я…

Вас рыгание не тревожит и вы пониманием его ПАГУБНОСТИ не владеете, но Харистилис им был схвачен в плотнейший обхват, и не встрянь излечителем я, оно бы его додушило. Акция разовая. На поток у меня чудеса не поставлены – на лошади, высекающей чудеса, я не галопирую, но болезнь – зло, а непротивление злу не для служителя Господа. На какую-нибудь ерунду я бы себя не изворачивал, но твой брат реально плох, и мое возжелание оказать ему вспоможение будет навеяно мне не выпячиванием моей самости и не… и не тобой. Я вступаю в схватку за его жизнь не из-за планов на тебя.

А у вас, святой отец, ко мне чего-то…

Для тебя сенсационно?

От вас я…

СКЛОНЯТЬ ТЕБЯ К ЭТОМУ я не стану.

В продолжении нашего знакомства в моей кровати я вам, святой отец, не откажу, промолвила она. Однако, извините, не авансом.