Барабаны летают в огне - Петр Альшевский

А я что не моюсь, я…

Я хотел сказать – дополнительно мыться. Если я кажусь вам говорящим с вами несовершенно, я исправлюсь. Ну что, за пазуху мне вам залезать?

Чтобы ты меня укусил и СВЕТИЛЬНИК МОЙ ПОГАСИЛ?

Темные вы, церковники, вздохнул Хэк. Конюху Фоту и тому было известно, что укус тарантула для человека не фатален.

Без вероятности быть вами приконченным, сказал Онисифор, неудобоваримость вашего принятия спадает, и мне…

Но я тарантул из города Таранто, присовокупил Хэк.

На Кипр из Италии доползли? – спросил Онисифор.

На остров с континента, ха-ха, формально засмеялся Хэк. Нет, сюда я на самолете. В нижнем белье модницы-киприотки: в совсем нижнем. Чуть ли не из горностая они у нее… а платье? Будто бы в капустный лист она в нем завернута. Куда девать деньги, не знает. Выглядит непобедимой, однако с ней тарантул из Таранто, которого подмывало поинтересоваться, отложила ли она уже на погребение: ты у нас модница, а гробы из красного дерева вновь в большой моде… кроме тарантулов, что у нас из Таранто?

ТАРАНТЕЛЛА, ответила заерзавшая, привязанная к стулу девушка.

Мой укус и тарантелла! – вскричал Хэк. – В угарном темпе она бы ее заплясала. Мой яд, убивая, горячит, и от танца она не удерживается. И ты, что на стуле, смотрю, задвигалась. А ты, святой отец, чего не притоптываешь?

Она не в статике, на стуле она не бездеятельно, не потому ли, что, выказывая свою ядовитую специфику, он ее укусил? Ее бы ко врачу, но кинься я к ней, он и меня – такую комбинацию он и разыгрывает. Газ при нагревании расширяется, инстинкты при опасности обостряются, при аварии работник газовой службы обязан чинить через риск, и так же врач, при страхе заразиться страх он должен превозмогать, пациента за счет себя вызволять – отец Офисифор не врач, а священник, и он пятится.

Оправдываясь перед собой тем, что его ряса – не декоративный элемент, но и не медицинский халат.

Мне, с самоуважением прошептал Онисифор, не с тарантулом бы болтать, а ЧУДО ТВОРИТЬ.

И дрессировать мышь, чтобы она тараканов ела.

Мышь? Да при чем тут мышь?! Что за просачивания, что за никчемные мысли дьявол в меня подпускает… а тараканов она бы у меня кушала.

Вся дрессировка – ничем, кроме тараканов, ее не кормить.

Поморить, а потом насыпать ей в коробку тараканов, и как милая бы сжевала. Она бы давилась тараканами, я бы лакомился фаршированным телятиной картофелем, но доесть мне бы не удалось.

В продырявленной под карманом рубахе нахмуренный мужик ко мне бы вторгся. Сделав по комнате петлю, он бы встал передо мной словно бы ШЕЛ НА МЕНЯ СРАЗУ ЖЕ – не вокруг да около ходил, а войдя, тут же надвинулся.

Мы играем в шахматы, промолвил бы он таинственно.

Вы и я? – спросил бы священник.

Я и аккумуляторщик Дериладис. Запись партий мы не ведем – для мирового шахматного реестра отсутствие сведений о наших выпадах и гамбитах потеря крайне мизерная, но криминальные документалисты, не снимая возникающие между нами заварушки, теряют.

А драчливый среди вас вы или…

Оба! Но я его в марте сбил и уже не бил, а он меня в мае… меня лежачего… до потемнения сознания! практически до исчезновения сознания излупил! Заточите его в монастырь.

Вне моей компетенции, промолвил отец Онисифор. Если вы ко мне искать защиты, мне вам…

Я ИЗ ЦИРКОВОГО СОЮЗА. К вам я довести до вас, что за ваше обращение с мышью права дрессировать мышей вы лишены пожизненно. Что мне поручено, я вам сообщил, и теперь зовите мне женщину. Я буду с ней спать! Буду мужчиной. Старого еврея Адама не посрамлю. Сейчас я в состоянии – скажите ей, чтобы она ловила момент.

Мы, подумал Онисифор, вероятно у той девушки, чей брат очень болен – к ней пришел я и к ней пришел он.

Священник озирается, квартиру не узнает, в окне реющая на ветру простыня, полностью она не отстиралась и с людских глаз ее бы долой, во время поцелуя эта девушка, интересно, разговаривает? Не отрывая губ, невнятно и возбуждающе…

ОЙ, ГОСПОДИ, УТРАЧУ КОНТРОЛЬ!

Мужчину из циркового союза я видеть здесь не желаю. Эту девушку, как свою, я еще не рассматриваю, но ему бы пойти погулять, иначе я вскрою факты. Кто в цирковом союзе состоит, кого состоящие в нем к чему принуждают, домогательства распространяются на гимнасток, на клоунов, на слонов, члены союза мрачны, но с гимнасткой выпьют, слона или клоуна трахнут и на душе посветлеет.

Худющая гимнастка.

На нее не отвлекаюсь, ее не замечаю, я из циркового профсоюза, промолвила она.

А мне абсолютно без разницы, проворчал отец Онисифор. Обычные циркачи в профсоюзе, директора и хозяева в союзе, они в объединении людей, стоящих над массой, а я помолюсь… «Восставши от сна, припадаем к Тебе…». А я что, спал? Тот из циркового союза хотел спать с женщиной. И я хотел? Спал и хотел спать?

Да не спал я, не во сне хотел я союза с женщиной полового, не союза подобного союзу племен, союзу киприотов-греков, союзу киприотов-турок, ЗАСЕДАТЬ, ГОТОВЯ РАСПРИ, не намерен.

И с тобой девочка нет!

Приспуская трико, на пушку ты меня не возьмешь. На мягкость я бы навалился, но на гимнастические кожу и кости не напрыгну.

Возвращайся, гимнасточка, на твою жердочку. Тяжесть разлуки с тобой меня не согнет.

Не сказав вам о слонах, я вас не оставлю, твердо произнесла она.

Поди разбери, выскажешься ли ты о них правдиво, пробормотал отец Онисифор.

Слона не трахнуть, сказала она. Вы предполагали, что это возможно, но это никак.

А на стремянку забравшись? – для надежности осведомился священник.

Наши пробовали и со стремянки, ответила она. Последовательные неудачи шести разных людей пяти различных профессий вопрос для вас закроет?

Если шесть людей и пять профессий, получается, у двоих профессия была одна?

Евлакис и Брезуданос, кивнула она. Они – выступающие в связке жонглеры. Без напарника нигде не бывают, всем друг с другом делятся, живут не вместе, но в квартирах соседних. Трахнуть слона они пытались не из-за склонности к животным, а из-за МАСШТАБНОСТИ ЗАТЕИ. Провалившись, вновь обратились к девушкам. Обычно у них не молоденькие – не слишком цветущие дамы. Но называют себя девушками, поскольку женщины, говорят, как-то чересчур физиологично. Вам, отец Онисифор, близость с потрепанной не претит? Грузную чистильщицу конюшен Аглаиду Перистонис к вам подослать?

Я завален работой.

3

Мальчик, младший брат, он без пяти минут мертвяк, и возвестившему о высокой вероятности сотворения чуда отцу Онисифору надо бы его не откладывать, с чем священник принципиально согласен и, отстранив старшую сестру, он к постели, ОН К НЕМУ, с распростертыми над ребенком руками он импульсивно говорит: «Владыка! Вседержитель! Наказывай и не умерщвляй, утверждай низкопадающих и возводи низверженных, телесные скорби исправляй, молимся тебе, Боже наш, раба твоего…». Какое у ребенка имя?

Куфий, пробурчала сестра.

Раба твоего Куфия немощи посети милостью твоей, прости ему всякое согрешение вольное и невольное, врачебную силу твою с небес ниспошли, прикоснись…

А если без демагогии? – перебивая святого отца, нетерпеливо промолвила сестра.

Но молитворение предшествует чудотворению, сказал Онисифор, и моя молитва…

Молитвой горю не поможешь!

Ты настаиваешь, что она бесплодна, но обратных примеров я приведу тебе…

ПРИ ЧТЕНИИ МОЛИТВЫ У ВАС СКРИПУЧИЙ ГОЛОС! Ваш взметнувшийся взгляд вы на моего братишку опустите – весь сжался!

Коли ничего не бояться, подумал отец Онисифор, и Бога бояться не будешь. Однако мальчишка не из-за молитвы в испуге застыл – надвигающееся исцеление его ужасает. Ну не его, а заполонивших его демонов болезни – объединившись, они сформировали в нем новую личность, что исходную, озверело ими разрушенную, заменила.

А на смену новой что придет? Уничтожив демонов, не полностью ли я парня выпотрошу?

Ту разрушили они, эту развалю я, и с чем же внутри себя он останется?

Полый, СОВЕРШЕННО ДУРНОЙ… но не убив демонов болезни, я допущу, что болезнь убьет его.

Окованный демонами, Господа он перед смертью не призовет, и они в ад его душу утащат. Поэтому, хоть он и рискует стать идиотом, вышвырнуть из него демонов мне следует.