Барабаны летают в огне - Петр Альшевский

Убегающей от нас ее не видели, ответил Куперидис. Нам ее мертвой на растерзание отдали.

Деляги? Скупавшие в моргах красивых, неживых, никем не востребованных девушек? Они?

Они бы нам ее не отдали, а за деньги загнали, промолвил Саполодис. Сказали бы покупайте, но мы бы не купили. Я бы точно свою долю не внес. Когда же у меня деньги-то были… настолько мне мою память не расшевелить. ДЕНЕГ НЕТ, А ТРАХАТЬСЯ ОХОТА!

Но лично вам же проще, чем им, негромко сказал Онисифор.

С чего же? – несогласно выпалил Саполодис.

Я слышал, что вы со свиньями… что вы свинарь. Хрюшки у вас под боком, и при желании кого-то попользовать, вы со всем удобством их…

Свиней я не деру! Я их наоборот защищаю. От Димоса Бусироса – собственника свинофермы. До меня он к ним вваливался и понравившейся ему вгонял, а я, как в должность вступил, между Бусиросом и свиньями встал не на жизнь, а насмерть. Он меня даже прибавлением зарплаты прельщал, но я ему сказал, что если он к свиньям соваться не бросит, я о его пороке всем сообщу.

Поняв, что со мной не договориться, он меня уволил, и я звоню на радио, говорю, что взорву их эфир сногсшибательным заявлением, но мне говорят, что о заготовленной мною речи они осведомлены и оболгать достойного человека у меня не выйдет.

Он УКРЕПЛЯЮЩИЙ ЭКОНОМИКУ СОБСТВЕННИК, а ты стремящийся все развалить коммунист!

Конечно, кодла у них одна… я бы на мировой порядок не рыпался, но я за моих свиней переживаю.

К свиньям вы жалостливы, пробормотал Онисифор.

На мясо пожалуйста забивайте, но трахать-то чего, проворчал Саполодис. Свиньи не для того, чтобы люди их трахали!

А мертвая девушка, она для этого? – наполняясь с каждым словом гневливостью, спросил священник.

Да она же трупак, отмахнулся Саполодис. Ее хоть на всю катушку жарь, настроение ей не изменишь.

Она ничего не почувствует, но общечеловеческие нормы вы…

Ой, я кончаю! – вскричал с девушки Ферастулос.

Кончай, но меня не перебивай! – прикрикнул на него Онисифор. – Ну и отребье… а где у вас богобоязненность? Над вами небеса и у них есть глаза. Что бы мы ни делали, мы обязаны осознавать, что Он глядит на нас безотрывно! ПОСТОЯННОЕ ВЫСШЕЕ ПРИСУТСТВИЕ! На вас смотрят, а вы… мертвую девушку вы.

Изъявите охоту – и вам перепадет, сказал Куперидис. Со следующего круга, ладно уж, за мной встраивайтесь.

А наше мнение ты спросил? – недовольно осведомился свинарь.

Мнение неученого плебса меня не колышет, сказал Куперидис.

Ты бы нас не…

Друг друга вы подпитываете, а меня? Для бидонщика среди нас свинарь, для свинаря бидонщик, а мне с кем о своем, об умном, перемолвиться? С ним, когда он к нам примкнет, подобная тупиковость будет для меня в прошлом. Ни с чем не посчитаюсь, но с нами его удержу.

Из эгоистических соображений, пробубнил Саполодис.

От двух утонченных людей и вы скорее, чем от лишь от меня, чего-то дельного наберетесь. А если он с нами, то БЕЗ ПРЕДОСТАВЛЕНИЯ ЕМУ НАШЕЙ БАБЫ НЕ ОБОЙДЕШЬСЯ. Этот пункт кем-нибудь оспаривается?

Нечего обсуждать, молвил ерзающий на девушке Ферастулос. Он покажет нам член, мы для успокоения убедимся, что он нам ее не разорвет, и пусть себе тыкает.

Действительно, кивнул Куперидис. Мы подозреваем, что у тебя самый обыкновенный, но перед подключением в цикл ты нам его предъяви. Я без замеров – на глаз определю, подпускать ли тебя к нашей крошке. Он у тебя сейчас возбужден?

Эрегированный оценивать легче, сказал Саполодис.

Я не сомневаюсь, что у него такой и есть. Поглядывая, как Ферастулос нашей девочкой обладает, потенции он набрал!

А у меня она, по-моему, падает, пробормотал с девушки Ферастулос.

Очень много разговариваешь, промолвил Куперидис. Пальцы ей обсоси и стояк у тебя возобновится.

ТВОИ СПОСОБЫ МНЕ НЕ ПОДХОДЯТ, пробурчал Ферастулос. Я вот на нее посильнее налягу… чтобы кости у нее затрещали.

Ты тревожился, что он ей урон причинит, а сам-то чего затеял?! – вскричал Куперидис. – Вбилось идиоту расплющивать… эй, ты, немедленно завязывай!

Не остановим его – она в капремонте будет нуждаться, сказал Саполодис.

Я его с нее за волосы сдерну, процедил Куперидис. Ты понимаешь, чей клок волос я сейчас вырву?!

Мой, чуть ослабляя нажим, ответил Ферастулос. Вредить моей прическе вы обождите – я еще недолго… пока скажите новому, чтобы он член вам показал.

Да меня это затруднит, вероятно, промолвил Куперидис. Что-то он с прихода сюда посуровел. Как по злому волшебству из человеколюба в ненавистника переделался.

А я в нем человеколюба и прежде не видел, сказал Саполодис. Но член-то почему не показать?

Посмотреть на его член тебя что же, так безудержно манит?

Он собирается иметь нашу бабу, и нам для уверенности в ее…

Не вторгнется он в ее плоть, перебил свинаря Куперидис. Я за ним понаблюдал, и мне ясно, что он в нее не загонит. Побрызгай мы на ее духами, вы бы ее оприходовали?

БЕНЗИНОМ ЕЕ ОКАТИТЕ, грустно молвил Онисифор.

Облить и поджечь? – уточнил Саполодис. – Ну вы и человек! Я бы обугленную не стал.

Надумали идти первопроходцем, сказал Куперидис, девушку мы вам подготовим. Но вы без шуток настроились? Не получится, что мы ее для вас поджарим, а вы от нее нос отворотите?

Ноздри-то он не уведет, сказал Саполодис. Запах-то, как от барбекю, чего его сторониться. Но будет ли он зажаренную иметь, я… а по поводу запаха я не прав. От жареной человечины запах тошнотный.

А что же ты только что о барбекю нам брякнул? – осведомился Куперидис. – Я курсе, почему. Тебе думалось, но потом тебе вспомнилось! Противоположное тому, что тебе думалось. В памяти ты не копался, но РАЗ И ВСПОМНИЛОСЬ. Из прочитанного или из личного вспомнилось?

На свиноферме мы шалили.

Над тем, кто был в живых? – спросил Куперидис.

Он был не умершим, кивнул Саполодис.

Если вы кого-то сожгли, промолвил Куперидис, перегородки вы снесли. Между шалостью и преступлением. Опаляясь, волчком он завертелся?

Сначала он лежал без движения, но затем началось. Мы же не трезво осознающего – одуревшего от выпивки углями осыпали. Штаны с него стянули и из ведра на задницу высыпали. Будет знать, как из-за смерти отца до чертиков набираться!

Утрата дорогого отца, сказал Онисифор, бывает настолько труднопереносимой, что перебор алкоголя вполне извинителен, и перебравший его такого отрицательного отношения…

Траурный пиджак на сыне, заливающемся слезами и метаксой, сидел бы безукоризненно, но он не от горя нажрался! Над горюющим сыном мы бы с парнями разве шутили?

Мне ситуация непонятна, убито прошептал Онисифор.

А я догадываюсь, что здесь зарыто нечто несложное, сказал Куперидис. Лишь одно из двух. Либо ярое неприятие, либо наследный барыш. И я склоняюсь к наследству. Эйфория из-за наследства его посетила?

Когда скончался мой папа, промолвил свинарь, и я от него кое-что унаследовал, в угарном веселье я не закружился. И у прочих ребят со свинофермы родители мерли и что-то им оставляли, однако никто из них это не праздновал. Сосфену Салостеусу от его мамаши исправный ЯПОНСКИЙ ТЕЛЕВИЗОР достался! И что он, вокруг телевизора приплясывать бросился? Он и включить-то его не смог!

Позвал бы того, кто в японской технике смыслит, сказал Куперидис. Но нет, наверное, нет, он бы с телевизором справился, но телевизор принадлежал матери, она его смотрела, и ему после нее… телевизором он как-нибудь распорядился?

В комиссионный отнес.

Ваш свиноводческий кадр меня расстроил, пробормотал Онисифор. Повышенной чувствительностью он себя возвысил, но комиссионным снизил до стереотипности.

Я бы в детский дом оттащил, ПРОХРИПЕЛ С ДЕВУШКИ Ферастулос.

Разумеется, в детский дом, поморщившись, сказал Онисифор. На телевизор смотреть не мог, а на деньги с него запросто… и свою чувствительность уважил, и благосостояние подтянул. Сколько он с комиссионного стряс?

Комиссионный, думаю, был не в убытке, промолвил Куперидис. Об устройстве системы комиссионных продаж представление вы имеете?

Я не торгаш, чтобы как бетоноукладчик в бетоне, в ней разбираться, проворчал Онисифор.

А какое ремесло вы освоили? – поинтересовался Саполодис.

Ничего еще не освоил.