Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Мария поняла. Она не подумала о том, что ее слова могут ущемить и его. Он не из их стаи.

— Неправда! Как ты можешь ставить себя на одну ступень с ними? Ты, который всю жизнь трудился и сейчас честно зарабатываешь свой кусок хлеба.

Вырубов надолго замолчал, выглядывая в ночное окно, — эта летняя ночь ничем не отличалась от такой же где-нибудь в Москве, Киеве, Одессе или Петербурге, в особенности когда в городе на Неве кончались белые ночи. «Странно, — подумал он. — Может, будущее и в самом деле за ними. Вот эта девчонка без какого-либо жизненного опыта сейчас прочла мне лекцию, вполне четко изложив то, что я и сам давно уже должен был знать. Хотя, если мне дано понять это, значит, все я отлично знаю. Знаю, только не могу осмелиться признаться в истинной правде жизни, прячу, как страус, голову под крыло. А что еще, впрочем, остается делать? О возвращении и речи быть не может. Хотя… Нет, нет… Слишком поздно…»

— Итак, что же будем делать, Машенька, голуба?

— То, о чем я говорила вначале.

— Да. Возможно, ты права. И все же прошу еще немного подождать. Еще капелька терпения.

Были, однако, и приятные призраки. Приятные, пожалуй, потому, что пробуждали воспоминания о былой радости. Как-то Вырубов сказал:

— Прошу тебя, надень самое элегантное из своих платьев. Предстоит вылазка в первоклассный ресторан.

— Саша, да кончай ты наконец с этими замашками русского барина. Неужели не понимаешь: ничего подобного мы не можем себе позволить.

— Нас пригласили.

— Опять какая-нибудь графиня или княгиня?

— Нет. Значительно более замечательные люди. Значительно.

— Но ведь не наследник же престола!

— Наследники и князья сейчас совсем не те, кто носит подобные титулы. Пока ничего не буду уточнять. Увидишь сама. Еще одна попытка.

— Ах, Саша, Саша. Тебе давно следует понять: я не создана для этой жизни.

Был вполне пристойный обед, но с какого-то мгновения атмосфера внезапно стала какой-то стесненной. Двое исключительно элегантных мужчин, имен которых она, разумеется, не запомнила, хотя это, несомненно, были иностранцы, поскольку по-французски говорили с акцентом, казалось, словно окидывают ее оценивающими взглядами, отчего ей сразу стало не по себе. Из разговора с ними Вырубова она поняла, что они занимаются кинематографом, но ей и в голову не могло прийти, что она должна быть любезной с ними, поскольку от этих господ, возможно, зависела ее дальнейшая судьба. С какого-то времени ее внимание привлек мужчина, сидевший за соседним столиком. Он сидел один и много пил, на лице его были какое-то отчаяние и упрямая отчужденность. Но почему ей так знакомо это тонкое, столь привлекательное, бледное-бледное лицо? Эти глубоко посаженные глаза, влекущие к себе, — почему они все же знакомы ей?

Вырубов поймал ее взгляд — она все время тайком поглядывала на соседний столик — и улыбнулся. Когда в разговоре возникла пауза, он попросил прощения и пригласил ее на танец. Однако проделав всего лишь несколько шагов в танце, внезапно остановился, взял ее за руку и направился к столику, где сидел столь знакомый ей незнакомец.

— Позволь, Машенька, голуба, представить тебе моего доброго приятеля Ивана Мозжухина.

Мария прямо окаменела. «Господи! — промелькнуло у нее в голове. — Это в самом деле он. Живой. Наяву».

Вырубов между тем продолжал:

— Ваня, представляю тебе Машеньку. Девушку из Бессарабии.

Мозжухин поднялся. Высокий, стройный, все еще красивый, хотя вблизи было четко видно, как постарело его лицо, покрытое морщинами. Он не очень твердо держался на ногах. Когда он целовал ей руку, Мария с чисто детским огорчением подумала: «Сюда бы сейчас Тали, пусть бы полюбовалась этой сценой, о которой можно только мечтать!»

— Очень рад, мадемуазель. Присаживайтесь. От вас пахнет чистым солнцем, березами и степным ветром. Как вы попали в этот прогнивший город?

Вырубов нахмурился.

— Там, откуда приехала она, березы не очень-то растут. Зато взамен много растений, из которых изготовляются жидкости, в употреблении которых ты, кажется, переборщил.

— Хм.

Мозжухин рассмеялся горьким, болезненным смехом.

— Разумеется. А тебе весьма подходит роль счастливчика. Совершаешь очередную поездку, очередной налет, если не совсем туда, где растут березы, то, по крайней мере, поблизости, после чего приезжаешь с такой милой девушкой. Я, однако, прикован к этому городу. Что мне делать в тех местах?

— Эта милая девушка, Ваня, когда-нибудь поразит мир. Запомни мои слова.

— Здесь? — Мозжухин сделал жест, словно хотел собрать в кулак множество людей, находившихся в этом большом, сверкающем зале. — Здесь? Какой толк стать большим артистом здесь? Все равно останешься для них чужим.

— Ну что ты, Ваня. Почему так пессимистически настроен сегодня? Хотел только заметить: большая беда в том, что это ваше чудовище остается немым. Машенька могла бы стать одной из звезд на его небосклоне.

— Типун тебе на язык, Вырубов!

Мария удивленно вздрогнула. Мозжухин даже осенил себя крестом.

— Не накликай беды, Саша! Дело как раз к тому и идет, что вскоре оно заговорит. И тогда один бог знает, кто устоит на ногах. Начнем бормотать, точно какие-то кретины, перед аппаратом. Давай лучше выпьем за встречу. Расскажи, как дела в театре!

— В другой раз, брат, в другой. Тогда — с удовольствием. Сейчас же у нас деловая встреча.

Но напрасно Вырубов спешил отделаться от приятеля. И эта встреча не дала никаких результатов, хотя он очень на нее надеялся. Пожалуй, он и сам отлично это понял, поскольку сразу же стал напиваться, словно бы единственной его целью было наклюкаться, как Мозжухин, который по-прежнему сидел в одиночестве за своим столиком. И, к великому огорчению Марии, продолжал пить все последующие дни. Ей до того тошно стало, что в какой-то день она подумала было: а не уехать ли? Но куда, куда она могла уехать? Домой? Кто ее там ждет, в особенности после всего случившегося. В Прагу?