Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Как, наверное, узнал его и каждый из находившихся в мастерской. Мужчина этот был идолом миллионов любителей кино во всем мире: Рудольф Валентино. Танцовщицей была его последняя любовь, Пола Негри. Мария воочию увидела угол Подольской улицы, фасад кинотеатра «Колизеум» и огромные афиши, с которых глядело лицо этого ослепительного мужчины. От него сходили с ума буквально все женщины города. Была среди них, разумеется, и она. Разве не грезила она о нем ночи напролет, стараясь вновь и вновь вообразить в памяти это колдовское лицо? И разве даже сейчас, когда Рудольфа Валентино больше нет на свете, не чувствует она сердечной дрожи при мысли о том, что он переступал когда-то порог этой мастерской? Находился здесь, рядом с Полой Негри, таким же кумиром миллионов. Смотрел ей в глаза, играл на гитаре…

Это было прощание не только с Парижем призраков, но и с тем призраком, с тем сладким и дорогим фантомом, которым была ее юность.

III

«Муха, ничуть не сомневаюсь, что в Вене ты первым делом пошла в оперу. И так же не сомневаюсь, что было это восхитительно!!! Но, Муха, неужели ты, еще не ходила посмотреть университет, в котором учился Эминеску?! Знай: этого я тебе не прощу. Требую немедленно туда пойти, все хорошенько посмотреть и подробно мне описать. Мама тоже присоединяется к этой просьбе, как и просит передать тебе привет…

Не исключено, что в какой-то день ты увидишь в Европе и меня. После экзаменов на аттестат зрелости.

Твоя Тали».

Саша был непривычно взволнован, когда спустился с брички, чтоб позвонить в дверь пансиона. Это была нарядная, даже кокетливая трехэтажная вилла с мансардой. Цветы небольшого палисадника перед домом вели к аллее, кончавшейся тремя ступеньками, над которыми была стеклянная крыша, укрепленная на двух изящных металлических столбах. Табличка со словами «Пансион Ингеборг», как и выгнутая медная ручка, были тщательно начищены; блестели, как зеркало, стекла широких окон. Сидя в пролетке, которая доставила их с Южного вокзала, Мария думала, что люди, живущие в этом доме, должно быть, всегда в хорошем расположении духа, ведут спокойную, размеренную жизнь. Но что предстоит испытать здесь ей?

Горничная, открывшая дверь, изумленно всплеснула руками и быстро побежала по коридору, выкрикивая что-то на удивительно певучем языке. Через мгновение она вернулась в сопровождении немолодой дамы, одетой в темное платье с высоким воротником и длинной цепочкой на груди, к которой было прикреплено пенсне. Подчеркнуто скромное платье, простая прическа — волосы стянуты в тугой пучок — делали ее в чем-то похожей на мадемуазель Аннет Дическу. Однако в отличие от той госпожа Ингеборг Вайсмюллер, владелица пансиона, производила впечатление женщины веселой и общительной. Это было видно с первого взгляда. По тем же ямочках на щеках, когда она улыбалась, по смеющимся глазам и энергичным жестам.

— Ah meine kleine Frau, s’il vous plait, seien Sie…[37] — проговорила она, мешая немецкие слова с приблизительно звучащими французскими. — Добро пожаловать! Надеюсь, будете чувствовать себя здесь как нельзя лучше!

Создавалось впечатление, что она тысячу лет знакома с Марией и с нетерпением ждала ее приезда. Значительно позже Мария поняла, что, несмотря на то, что у фрау Инге в самом деле было добрейшее сердце и она действительно очень гостеприимна по натуре, женщина заранее знала об их приезде и, даже более того, была осведомлена о многом, касавшемся жизни Марии и Вырубова. Тот написал своей старой знакомой еще из Парижа.

— Йозеф, Ева! Багаж в седьмую комнату. Ванну для госпожи и чай в маленький салон!

Мария совсем не знала немецкого языка и ничего из распоряжений хозяйки не поняла. Однако все происходило по точно заведенному распорядку. После чая, когда они вернулись в нарядную комнату с муслиновыми занавесками и чехлами для мебели, Саша спросил у нее:

— Нравится комната, Машенька? Возможно, тебе придется пожить здесь подольше. Мне она кажется симпатичной. Я тоже когда-то жил у фрау Инге, и как раз в этой комнате. Посмотри, какой прекрасный вид из окна! Собор святого Стефана виден до того четко, словно находится где-то рядом.

Марией овладело смутное беспокойство. Нервозность, которая все более овладевала Сашей и которая поначалу казалось связанной с устройством в пансионе, все не проходила, напротив, похоже было, только усиливалась.

— Что с тобой происходит, Саша?

— Не понимаю, о чем ты, — проговорил он, однако глаз не поднял.

«Может, хозяйка пансиона тоже когда-то была его любовью? — пришла ей на ум безумная мысль, сразу же заставившая вспомнить подозрения мамы и намеки туши Зенобии. — Но тогда зачем привез именно сюда?»

— Саша, — Мария положила ему на плечи слегка дрожащие, возможно, от дорожной усталости, руки. — Ты что-то скрываешь! Но почему?

— В конце концов… В общем-то ничего страшного, но кое-что есть. Ты права. Но у нас еще будет время поговорить.

— А по мне, лучше не избегать разговора. Устала от стольких тайн и загадок, Саша. Я уже не девчонка, убежавшая когда-то с тобой из Кишинева.

— Да. Верно, верно. Ну ладно, если уж настаиваешь. Поверь, давно уже хотел сказать. Еще в Париже. И тем не менее каждый раз словно бы робость испытывал… Даже не подозревал, что могу еще испытывать подобное чувство. Но все равно ты бы узнала… Машенька, пора возвращаться в Прагу. Дела театра совсем плохи. Очень кстати были бы гастроли. Возможно, удастся сделать что-нибудь в Польше. Или в Болгарии…

— Прекрасно. Ничего необычного я в этом пока не вижу.

— Ты права, главное впереди. Ты останешься здесь.

— Здесь? Одна? Но почему? Почему?

— Разве я не объяснил? Предстоят гастроли…

— Но как раз этого я и хочу. С каких пор говорю! Поедем в Прагу. Я могла бы…

— Нет! — Вырубов вскочил с кресла. — Нет. Твое место не там, Машенька, голуба. Послушайся меня!

— Где ж тогда мое место? Где?

— Будь рассудительной, девочка моя.