Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Я знаю, что делаю. Скоро, очень скоро ты сможешь продолжить образование. Сейчас я полностью уверен, что получишь стипендию. Поступишь в консерваторию, в музыкальную школу. Пока еще не знаю где. Но поступишь. И вообрази себе: что это за студентка, обремененная семьей, мужем? Да еще каким мужем! А куда деваться с обязанностями перед театром?

И, видя, что Мария стоит онемевшая, каменная посреди комнаты, подошел к ней, взял в ладони ее лицо и прижал его к груди.

— Не огорчайся. Вот увидишь: все устроится как нельзя лучше.

— Следовательно, бросаешь меня? — изумленно проговорила она. — Знаешь, что мне сказала наша соседка, мадам Терзи, когда я уезжала с тобой? «Слушай, Мусенька, — сказала она. — Он в самом деле намного старше тебя. Намного! Поэтому боюсь, что в какой-то день ты оставишь его. Так что хорошенько подумай, прежде чем совершать этот шаг. Хорошенько подумай. Конечно, он столько сделал для тебя…» И вот получается, что не я — ты оставляешь меня.

— Твоя соседка была несколько экзальтированной женщиной. Я все обдумал. Не стоит преувеличивать, Мусенька. Расстанемся на короткое время, и только. Пока не устроятся дела. Да и тебе не мешает немного побыть одной. Привыкнешь к одиночеству. Если помнишь, я когда-то говорил: артист постоянно одинок. Такова наша судьба. И потом уж сама жизнь подскажет, что делать дальше. Возможно, я уезжаю, чтоб предупредить твой уход. Чтоб не подтвердились слова мадам Терзи. В чем-то она все-таки права.

Он пытался шутить, но голос его при этом был достаточно горек.

Мария поняла. Всем сердцем, всем разумом, каким-то безымянным чувством ощутила, что Вырубов бросает ее. Что расстаются они навсегда, что отныне больше не будет рядом с ней этого взбалмошного, ласкового, заботливого и в общем-то необычного человека. И странное дело — небо почему-то не обрушилось, боль не сковала сердце! Скорее, наоборот: где-то в глубине сознания родился и забился вздох облегчения, смутного и необъяснимого, будто она наконец-то оторвала от себя что-то давно ее мучившее.

Кто знает, скорее всего, ни о чем таком Вырубов не думал, оставляя ее одну в «Пансионе Ингеборг». Возможно, вынудили к этому обстоятельства. Ведь деньги, заработанные во время гастролей по Бессарабии, а также накопленные до этих гастролей, подходили к концу. Положение театра требовало самых решительных мер, а это само собой предполагало его присутствие в Праге. Взять же с собой Марию означало еще больше увеличить пропасть, которая стала расти между ними. Поскольку в привычных условиях, в Праге, он снова начнет вести прежнюю беспорядочную жизнь, с выпивками, с поздними возвращениями домой и с утренними часами, когда не хотелось видеть никого на свете. Однако Марию — он давно уже убедился — это не устраивало. Да и не могло устроить… Он в самом деле вернется или же только говорит о своем возвращении, чтоб не испугать ее в первую же минуту, чтоб вынудить примириться с мыслью о неизбежности разлуки?

Как бы там ни было, несомненным было то, что предоставленная ей свобода, уединенная и тихая жизнь, которую она стала вести, дали возможность Марии отдохнуть душой, сосредоточиться на мыслях о будущем. И, разумеется, о давних намерениях. Подготовиться, в конце концов, к истинным испытаниям, которые, несомненно, ждут ее впереди.

И вот как раз для этого трудно было бы найти и более подходящее место, чем пансион, и более сердечного человека, чем фрау Инге. Хозяйка пансиона питала к Вырубову особые чувства. Однажды в порыве откровенности она призналась Марии, что в молодости, когда пансионом еще управляла ее мать, а Вырубов, будучи студентом, какое-то время жил у них, была безумно влюблена в него.

— Ja, ja, meine kleine Frau Maria[38]. Вы должны знать hinter die Wahrheit kommen[39]: господин Вырубов уехал от нас, так и не заподозрив моих сердечных мук. А потом появился Вайсмюллер, у которого были деньги, а дела у мамы шли все хуже. В общем, самая банальная история… Через несколько лет началась война, и Вайсмюллера не стало. После маминой смерти я сделалась хозяйкой пансиона. И разве что у меня не дочь, а мальчик. Который никогда не займет мое место. Потому что мальчикам нужно чего-то добиться в жизни, сделать карьеру.

— Значит, у вас есть сын? Это большое утешение, не правда ли?

— О да, der einzige Sohn[40]. Моя единственная радость. Простите, я сейчас.

Фрау Инге поднялась и прошла из салона, в котором они беседовали, в находившуюся рядом контору. Вскоре она вернулась с фотографией, вставленной в рамочку красного дерева.

— Милый мой Берти, дорогой мой Роберт.

Она поцеловала фотографию. Голос у нее дрожал, и она торопливо поднесла к глазам кружевной носовой платок.

— О-о! Он, конечно, ни за что не останется в этом скромном, заурядном пансионе. Как врач сможет купить один из шикарных отелей в Тироле или на склонах Цеммеринга.

С картона цвета слоновой кости на Марию смотрел тяжелым, не по годам серьезным взглядом мальчик. «Как видно, удался в Вайсмюллера», — сказала себе Мария. И все-таки подбородок с его мягкими, нежными линиями опровергал впечатление, которое производили глаза. Он, несомненно, достался от фрау Инге.

— Какой красивый мальчик! — Она слегка преувеличивала, чтоб доставить удовольствие хозяйке. — Но почему я никогда его здесь не видела?

— Конечно, конечно. Я и не хочу держать его возле себя, учится в Швейцарии. Когда кончит школу, поступит в университет изучать медицину. С моими деньгами да и со знакомствами, думаю, блестящее будущее ему обеспечено. В эти горные санатории, не знаю, слышали ли об этом, дорогая фрау Мария, приезжают лечиться от скуки и безделья только очень богатые люди.

Разговаривали они на немыслимой смеси венского диалекта и плохого французского. Однако что-то все-таки их связывало, и это что-то помогало отлично понимать одна другую. Причина, наверно, была и в общительности фрау Инге, ее вечной готовности делиться впечатлениями, и в неизменной любознательности Марии, в ощущении, что в лице хозяйки она видела единственную близкую душу, сейчас, когда осталась в полном одиночестве. И постепенно, шаг за шагом, стала овладевать немецким, кстати, бесплатно. А между тем здесь, в Европе, за все, буквально за все приходилось платить. Помогало и то, что как