Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

— Я вообще не могу понять, чем мы занимаемся, Саша! Сколько уже времени живу с ощущением, будто день за днем трачу по-пустому. А с другой стороны — зачем тщетные попытки, когда речь идет о таланте?

— Он у тебя есть! В этом можешь быть уверена. Не я один это утверждаю.

— Но если ничего не добьюсь? Если только и стану одним из маленьких лебедей?

— Каких еще лебедей?

— Тех самых, четырех. Которые танцуют свой недолгий танец, держась за руки, чтоб вскоре исчезнуть.

— А-а!.. Ты знаешь, это очень тонкое замечание. Но нельзя так воспринимать… Ведь существуют еще и другие. Те, кто стоят неподвижно, только изредка передвигая то одну, то другую ногу. И таких большинство.

— Вот видишь! Этого я и боюсь, чтоб не оказаться среди них в конце концов.

— Уже одно то, что ты не хочешь оказаться среди них, служит гарантией, что не окажешься. Смелей, девочка моя дорогая! Смелей, голуба! Впереди у тебя уже немало мгновений неуверенности, сомнений, отчаяния. Точнее говоря, они будут у тебя на протяжении всей жизни. Уж что-что, а это могу предсказать с полной уверенностью. Главное, однако, — уметь их преодолевать. И каждый раз начинать все сначала.

— Далеко не каждый обладает такой силой воли…

— Какая тут сила воли? Откуда ей взяться? Особенно в такое позднее время. Да я к тому же и голоден… Что будем делать?

С первых дней приезда в Париж, а до этого еще в Праге Вырубов постоянно намекал на каких-то могущественных приятелей, влиятельных и богатых, а также на видных профессоров музыки, которые должны были помочь ей продолжить образование в Парижской консерватории. Однако пока что все его знакомства ограничивались представителями богемы из эмигрантской среды; один бог знал, как они зарабатывали на пропитание, тем не менее вечера все они проводили во всевозможных второразрядных варьете и барах. Появление Вырубова с молодой женой было встречено здесь с откровенным энтузиазмом. Они часто посещали кабаре «Красный осел», поскольку там пел Митя Чермизов, или ходили в «Лотос», где был швейцаром капитан Юренев, а в «Ривьере» встречал в роли метрдотеля полковник Никольский. На Пляс Термез всегда можно было взять такси, где шофером был другой полковник, а с Северного вокзала до бульвара Орнано также на такси тебя вез веселый Миша Чаусов, который неизвестно кем был в прошлом, зато мог безошибочно сказать, кого и где можно найти в настоящем. Мифический «белый конь» неизменно фигурировал и в ведущихся здесь спорах.

Однако после посещения оперы Вырубов полностью сменил окружение. Начал делать визиты в богатые салоны, где высокомерные дамы как бесценный дар протягивали ему руки для поцелуя. На нее они смотрели вскользь, как на неодушевленное существо. Их поведение и манеры напоминали поведение героинь романов, которые Мария читала прежде с неизменным вопросом: не преувеличивают ли все это авторы? Теперь она могла убедиться, что никакого преувеличения не было. Рядом с ними доамна Нина Предеску или барышни Дическу казались настоящими золушками. Однако эти истинные аристократки подавали гостям жидкий, бледный чай и крохотные, настолько твердые печеньица, что можно было подумать, будто пекли их еще в прежней, дореволюционной жизни! А вообще-то ну их к богу с этим чаем и печеньями! Мария не выносила самое атмосферу подобных сборищ. Перед лицом этого всеобщего высокомерия чувствовала себя маленькой, неухоженной, плохо причесанной. Выросшая в среде, в которой революция в России считалась чем-то великим и справедливым, к чему жадно стремились многие из знакомых ей людей, она не могла разделять открытую враждебность, с какой говорили о ней здесь.

Наконец настал день, когда она смогла показать, на что способна: предстояло дать концерт в доме графини такой-то, которой Вырубов уши прожужжал все эти недели, когда они теряли время, слушая пустую салонную болтовню.

На этот раз графиня и ее приятельницы отнеслись к ней благосклоннее. «Ах, мы и не знали, что перед нами певица! Ах, как любопытно!»

Графиня, с виду столетняя старуха, страшно удивлялась, что Вырубов был в большевистской России и покинул ее живой-невредимый.

— Не совсем в России, графиня, — почтительно поправил он старуху.

— Хорошо, но откуда тогда привез этого ребенка?

— Из Кишинева. Уверяю вас, она удивительно талантлива.

— Это мы уж сами решим. Но Кишинев словно бы…

— Да, тетушка, Кишинев не в Совдепии. Остался вне ее.

— И слава богу! Хоть что-то осталось. Но почему тогда наследник не переезжает туда? Почему живет здесь?

Никто ей не ответил. Что ж касается Марии, сценка начала ее забавлять. Потом одна из дам спросила у нее.

— А как поживает княгиня Пронина? Я слышала, она живет в Кишиневе.

Хм. Неужели они вообразили, что она встречалась с княгиней Прониной и поддерживала с ней дружеские отношения? Вспомнился небольшой белый дворец на Садовой улице, как раз напротив пожарной части. Не раз проходила она мимо кованой железной решетки ограды и заглядывала в вечно пустой двор, затененный несколькими старыми соснами. Казалось, этот дом, столь красивый и столь молчаливый, хранит в себе какую-то тайну — может, там живут злые волшебницы или спящая красавица. Потом прошел слух — исходил он от более пожилых людей, — что княгиня Пронина подарила дворец королю. «Зачем королю, который и не живет в Кишиневе, нужен этот дом?» — удивилась она тогда… И, вспомнив обо всем этом да и не желая разочаровывать старых дам, истинно светским тоном ответила:

— Она отлично себя чувствует. А недавно подарила королю свой дворец.

— Королю? Какому королю? Не лучше ли было бы наследнику? Quel dommage![35]

— Но чего еще можно от нее ждать, ma chère?[36] Всегда была недалекой!

— Думаю, все же могла бы найти более подходящий выход.

— Как будто она когда-нибудь руководствовалась разумом в своих поступках!

Таким образом здесь, за столько тысяч километров, Мария обнаружила, что старая княгиня, которой она никогда и в глаза не видела, только слышала ее имя, была легкомысленной и странной.