Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Паровоз вырвался наконец на равнину и стал издавать редкие победные гудки. Клубы беловатого дыма тянулись какое-то время вслед за вагонами, затем постепенно растворялись и пропадали. Остались далеко позади Буда и граница Чехословакии. После короткого и скромного обеда «банда» снова разошлась по своим купе. Приближение к дому возвращало всех к будничной реальности. Мария стояла на прежнем месте у окна вагона. Вокзалы и полустанки, мимо которых бежал экспресс «Дунай», настойчиво кричали: «Pozor!»[34] Наверное, на языке этой страны слово, то и дело наплывающее со всех сторон и написанное черными буквами с красным восклицательным знаком, означало что-то другое, но она понимала его значение таким, каким было на языке, известном ей с детства. Поэтому казалось, что восклицание «Позор!» обращено больше всего к ней. Но почему? Возможно, потому, что не оправдала надежд ее добрейших учительниц? Но разве не сказала она тогда, во время прощания, разве не объяснила всего домнишоаре Елене? В ответ на ее прямой вопрос: что бы она стала делать с дипломом, который, возможно, через несколько месяцев получила бы, домнишоара Елена неуверенно ответила:

— Откуда мне знать?.. Хотя мы никогда об этом не говорили, думаю, у Аннет были какие-то виды. Более достойный путь…

Домнишоара все больше теряла уверенный, хоть и жалостливый, тон, которым поначалу заговорила с ней.

— …Более достойный путь, чтоб завершить образование, — оживилась она, поверив, что нашла правильный выход.

— Ах, домнишоара Дическу! — удрученно вздохнула Мария. — Каким образом домнишоаре директрисе удалось бы найти этот выход? У меня достаточно трезвая голова, чтобы понять, какие трудности должны ждать впереди. Вы знаете, я сама порой удивляюсь, до чего взрослой себя чувствую! Моя подруга Тали, одногодка, кажется мне ребенком, младшей сестрой. И на это есть основания. Она не пережила и не видела столько, сколько пережила и видела я. Поэтому я сомневаюсь, чтоб у домнишоары Аннет был хоть малый шанс помочь мне. И потом, и потом, тут есть и другое… Я люблю Вырубова…

— Господи! Значит, это тоже правда?

Взгляд домнишоары Елены стал метаться по салону в поисках опоры, пока не остановился на портрете Вани. Только воспоминание о его беспорядочной, впустую растраченной жизни, как казалось ей, придало ей сил, чтоб понять заблуждение Марии, не осудить ее и не изгнать окончательно из сердца. Она только с горькой грустью проговорила:

— Думаю, это еще бо́льшая ошибка. Мужчины не заслуживают того, чтоб отдавать им жизнь. Тем более такую молодую и многообещающую, как твоя. Но, к сожалению, жребий брошен. И насколько я понимаю, что бы мы здесь ни говорили, тебя ничто не разубедит. Разве что время расставит все по своим местам, что-то изменит. И дай бог, чтоб изменило к лучшему. Я, Мария, зла на тебя не держу. Но Аннет, домнишоара директриса, видеть тебя не хочет. Она слишком разочаровалась в тебе.

Мария и сейчас почувствовала, как к горлу ее подступает такой же комок, какой подступил тогда, в доме наставниц. Она выглянула в окно. Приближалась какая-то небольшая станция. Чистенький домик с зелеными ставнями и водонапорная башня. «Pozor» — кричала издали надпись, смысл которой теперь был ей понятен.

Внезапно перед глазами мелькнул спокойный и покорный взгляд Штефана. Выражение лица, с каким он следил за отходом поезда. Труппа покидала Кишинев и прибыла на вокзал на нескольких пролетках, все были в хорошем настроении и шумно переговаривались, ведь только что встали из-за стола: горожане давали прощальный обед. Они с Сашей, в роли молодоженов, взяли машину Жоржа Карпи, одного из трех кишиневских таксистов. Молодой исполнительный шофер не мог все же скрыть легкой улыбки, которая в его плутоватых глазах принимала размеры откровенной издевки в адрес этих перелетных птиц. Или, может, ей, издерганной и взвинченной, просто все это показалось? Убегая от издевательски улыбающегося таксиста, она быстро направилась к выходу на перрон и здесь лицом к лицу столкнулась со Штефаном, ее единственным партнером на единственном танцевальном вечере, в котором ей пришлось принимать участие. Он поклонился и слегка посторонился, давая дорогу. А затем не сходил с места вплоть до отхода поезда. В мгновение, когда поезд тронулся с места, даже поднял руку, как будто хотел помахать ей на прощанье, но, похоже, передумал и только следил за ней своим неизменно спокойным взглядом, на этот раз, правда, слегка задумчивым и грустным. И на память ей пришли слова простенькой песенки, под томные звуки которой они танцевали всю ночь: «Счастливого пути, но если бы ты знала, как одинок отныне буду я…»

Она упрямо мотнула головой, отгоняя это наваждение, и вошла в купе. Саша наконец-то брился.

— Итак, Машенька, голуба, по твоему приказанию сначала примем достойный человеческий облик. Затем, как всякие цивилизованные люди, пойдем в ресторан и поужинаем. Без, без! — замахал он руками, встретив ее испуганный взгляд. — Скоро будем в Праге. Город этот чудесен, и посмотреть его стоит. Но слишком много времени на экскурсии не будет. Разве что когда нужно будет улаживать дела театра. После чего отдам бразды правления Асланову, да и контракт вскоре кончается. Мы же с тобой… мы с тобой поедем в Париж.

— В Париж? Господи, но что мы будем делать в Париже?

Мария почувствовала, что ее охватывает невыразимая радость, но и куда большая озабоченность: столь неожиданно прозвучала эта новость.

— Смелее! Разве я не обещал тебе показать белый свет?

— Но…

— Шучу. У меня там куча приятелей. Среди которых и весьма состоятельные, рассчитываю на их помощь. Надеюсь, не забыла, зачем уехала из Кишинева? Чтоб покорить мир, не так ли? Но чтоб покорить, нужно сначала научиться тому, как это делается!

Сейчас он твердо стоял на ногах и чуть покачивался в такт движению поезда. Глаза его сверкали. Морщины на лбу разгладились, круги под глазами исчезли. Лица казалось помолодевшим. Перед ней снова был знаменитый, неотразимый Вырубов.

— Что ж касается попоек — им конец! Хватит! Клянусь… Машенька, голуба!

Мария счастливо рассмеялась, положила ему на плечи руки и поцеловала эти лучистые, полные сверкающего блеска глаза. Хотя в душе не слишком верила его словам. Но какое это имело значение?

На террасе