Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

него были эксклюзивные контракты. Когда была объявлена война, месье К., не желая рисковать жизнью ни ради своей родины, ни ради Франции, которая его гостеприимно приютила и дала возможность развивать свой бизнес, сбежал за границу, а после окончания войны задумал снова вернуться в нашу страну.

Сейчас месье К. снова обосновался в Париже и открыл новый магазин – «Галерею Симона» – расположенный на сей раз на улице д'Асторг, дом 29-бис, в котором управляет бизнесом под чужим именем! Также мне известно, что К. написал всем вышеупомянутым художникам и предложил им новые контракты на более выгодных условиях, чтобы перебить предложения французских дилеров. Он заманивает этих художников идеей о том, что Германия их озолотит, и, к сожалению, они готовы ему верить. Также К. сказал им, что хочет добиться реституции его прежних активов, а иначе продажа его коллекции с аукциона нанесет непоправимый ущерб не только его бизнесу, но и самим художникам. В случае же, если он добьется возврата картин из своей галереи, то – как он утверждает – его утраченные позиции будут восстановлены, и он сможет сделать этих живописцев богатыми.

Леже, Брака, Дерена и Вламинка он, действительно, смог убедить (или запугать), и они написали в государственные органы заявления о возврате К. его активов. Поэтому сейчас у нас есть две наиболее подходящие стратегии: отобрать из запасников К. картины менее ценные и сбыть их как можно скорее, пока они не вышли из моды, чтобы государство могло получить хоть какие-то деньги; а хорошие работы, представляющие большую ценность, продать не дешевле их реальной цены.

Вам стоит обратить внимание на то, что картины двух основных фаворитов К. – Пикассо и Дерена – сегодня оцениваются в пятнадцать-двадцать раз дороже, чем в 1914 году, поэтому на них нужно выставить максимально высокие цены, чтобы К., который, безусловно, будет участвовать в торгах, не смог их выкупить.

Возвращаясь к интригам К., хочу предупредить Вас о том, что в случае своего поражения он планирует поднять общественность. Но, к несчастью для него, поддержать его согласны только памфлетные издания вроде Aux Écoutes, статью из которого я вложил в это письмо. Однако их позицию достаточно легко будет опровергнуть. Если, например, К. потерпел финансовую неудачу и был объявлен банкротом, разве его кредиторы не имели права потребовать публичной продажи его активов, чтобы погасить собственные долги? Может ли государство допустить, чтобы банкрот участвовал в аукционе, на котором продают активы, которые он утратил? Полагаю, что нет. И государство не должно одобрять схемы немца, потерявшего доверие французских коммерсантов, даже если путем манипуляций ему удалось склонить на свою сторону некоторых французских инвесторов.

Хотя К. не воевал против Франции и считался немецким дезертиром (а не воевал он, вероятнее всего, просто из трусости), этого недостаточно, чтобы наше мнение о нем изменилось, и мы стали ему симпатизировать. Лучше бы Aux Écoutes написали о том, что К. в начале войны следовало вступить в Иностранный легион, как это сделали другие немцы и австрийцы, проживавшие здесь, и тем самым он бы доказал верность нашей стране.

Искренне ваш, Леонс Розенберг.

P.S. Не думаете ли вы, как и я, что совершенно неприемлемо, чтобы подданный вражеской державы, товары которого были конфискованы, мог вернуться во Францию сразу после окончания военных действий и обосноваться здесь под вымышленным именем, чтобы конкурировать с французскими торговцами и устраивать заговоры против них? Или, что более серьезно, против государственных властей, которые вынуждены терпеть его присутствие здесь?

P.P.S. Лучшим ответом прокурора на все эти споры, вызванные продажами активов Уде и Канвейлера, было бы решение просто выслать месье К. из Франции. И тогда общественность бы успокоилась»{531}.

Даже позже, в 1923 году, Леонс Розенберг продолжал нападать на Канвейлера, стремясь выставить себя в выгодном свете перед Пикассо:

«Я считаю, что это заслуга Макса Жакоба, что до войны Канвейлер свел знакомство со всеми авангардными художниками. Конечно, он со своей стороны сделал немало для того, чтобы привлечь внимание к современной живописи. Но старался ли он так же в отношении Вас? Жаль, что война лишила Канвейлера плодов его работы, хотя во избежание этого он мог предпринять один важный шаг, который помог бы спасти его активы – вступить в Иностранный легион, как другие немцы, у которых был свой бизнес во Франции»{532}.

32

Жертва германофобской истерии

Господин Канвейлер, Анри, немецкий подданный, в 1915 году был обвинен в шпионаже в связи с подозрительной деятельностью, которую он вел сначала в Италии, а затем в Швейцарии. Представляет опасность для Франции{533}.

Из отчета комитету по военным санкциям

Теперь я имею удовольствие вторично присутствовать на собственной казни{534}.

Даниэль-Анри Канвейлер – Вильгельму Уде

Какой же опыт был извлечен человечеством из той четырехлетней войны? Десятки миллионов погибших и огромное количество раненых. Безумные финансовые издержки, вызванные конфликтом, – около 186 миллиардов долларов. Политическая и территориальная трансформация, завершившаяся распадом Австро-Венгерской империи{535}.

Мирный договор подписывался в 1919 году в Зеркальном зале Версальского дворца. В том самом зале, где в 1871 году была провозглашена Германская империя. Согласно статье 231 этого договора были определены «репарации», которые Германия должна была выплатить Франции в результате своего поражения. Это был тот точный юридический и политический контекст, в рамках которого в четыре этапа – 13–14 июня 1921 года; 17–18 ноября 1921 года; 4 июля 1922 года; и 7–8 мая 1923 года – проходила аукционная распродажа работ из галереи Канвейлера, с декабря 1914 года находившихся в руках французского государства.

Всего на тех аукционах было продано около семисот картин, скульптур, папье-колле и рисунков Пикассо, в числе которых были и самые «героические» его работы{536}.

«Две первые сессии этой распродажи были успешными и даже превзошли все ожидания, – писал журналист Мариус Буассон. – Но следующих двух аукционов будет недостаточно, чтобы полностью распродать всю эту груду конфискованных у немцев картин»{537}.

Атмосфера тех скандальных торгов напоминала одновременно и ликвидационные распродажи, и светские сборища, сопровождавшиеся безумным ажиотажем и публичным сведением счетов. Часть людей посещала аукционы просто из любопытства, часть – желая позлорадствовать. Но в основном присутствующими двигали патриотические и ксенофобские чувства. Коллекционер Роже Дютийёль тоже посетил эти мероприятия, но из принципа ничего (или почти ничего) не покупал. Верный дружбе с Канвейлером, он наблюдал за происходящим и четким, аккуратным почерком фиксировал свои наблюдения в блокноте. Я имела возможность заглянуть в эти записи, любезно переданные мне