Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

ту огромную радость, которую Вы доставили мне, взяв меня с собой к мисс Стайн. Я до сих пор под впечатлением от этого визита! Я был бы очень рад взглянуть на Ваши старые работы, а также на прекрасные работы с видами Авиньона. Вы были так добры, что показали их мне в мой прошлый приезд к Вам в мастерскую. Эти работы еще у Вас? Ваш искренний поклонник, Л. Р.»{524}.

И вот колесо времени повернулось: арт-дилер француз потеснил арт-дилера немца.

Во всех своих попытках заслужить благосклонность Пикассо Розенберг как аргумент против Канвейлера использовал его национальность – он был немцем – и этого было достаточно для того, чтобы не доверять ему.

«Посетил вчера Триеннале. Впечатления, к сожалению, не лучшие. Реальность не совпала с ожиданиями. Да, собственно, что можно было ожидать от немцев? – писал он Пикассо 2 марта 1916 года. – Для меня давно уже стало очевидным, что все они – невежественные лицемеры и ханжи! Кроме Матисса и одной картины Дега, на выставке не было ничего, на что стоило бы смотреть!»{525}

Четыре дня спустя он продолжил с не меньшим патриотичным пылом:

«Дорогой друг, у Вас есть два варианта действий. Первый: оставаться независимым. Но тогда Вам придется самостоятельно искать средства, налаживать связи и выстраивать взаимоотношения с покупателями ваших картин. Если Вы чувствуете в себе достаточно сил, чтобы справится с этим – я буду только рад. И я уверен, что Вам это под силу. Но опыт показывает мне, что все художники, которые пытались совместить бизнес с творчеством, со временем утрачивали свою самобытность, а вместе с этим и свой авторитет. Дюран-Рюэль? Бернхайм? Воллар? Кто еще? Арт-дилеры немцы? Но это ужасно! Вы, конечно, знаете, что за границей продается только французское искусство. Из Франции! Я не могу представить, чтобы Пикассо выставлялся в Берлине или Франкфурте! Тогда Ваши картины будут пахнуть сосисками и квашеной капустой! Так что подумайте об этом и сделайте свои выводы. Искренне ваш, Леонс Розенберг»{526}.

С лета 1918 года младший брат Леонса, Поль Розенберг, тоже решил заняться коллекционированием и торговлей искусством. И теперь уже оба брата нацелились на Пикассо, желая завоевать его расположение, каждый имея собственную стратегию: Леонс – эстетическую, упрямо кубистическую, а Поль – более прагматичную, финансовую.

«Дорогой друг, в ближайшее время я собираюсь начать энергичную и широкомасштабную компанию по всей Европе и Америке, – писал Леонс Розенберг Пикассо 24 марта 1916 года. – Как Вы, наверное, заметили, я всегда выбираю самый прямой путь – и предпочитаю не тратить время на детскую чепуху или ходить окольными дорогами. Все это я уже около двадцати лет назад оставил позади. Причина, по которой я настаиваю на том, чтобы мы с Вами поскорее заключили соглашение, состоит не в том, что я боюсь, что Вы найдете для сотрудничества кого-то другого – если кто-то не хочет работать со мной, это его выбор, – но в том, что я, как хорошая хозяйка, хочу заранее знать, сколько человек придет на ужин, чтобы понимать, на какое количество персон накрывать стол. До скорого, дорогой друг! Искренне Ваш, Леонс Розенберг»{527}.

Через три года уже Поль Розенберг начал забрасывать Пикассо письмами, в которых он, как и Леонс, подвергал Германию остракизму и намекал на то, что лучше арт-дилеров французов ему не сыскать.

«Мой дорогой Кассо, дела идут, но я не могу найти ничего, что можно было бы купить. В ближайшее время собираюсь на оккупированную фрицами землю, хотя понимаю, что для этого мне понадобится немало мужества. И, если не найду картин, то хотя бы привезу немного туалетной воды de cologne, – хоть что-то из 200 миллионов, которые они нам задолжали»{528}.

Затем Поль Розенберг расширил свою стратегию до международного уровня:

«Дорогой Пикассо! Не буду скрывать, что этой зимой мне нужно будет много картин. Хочу организовать большую выставку Ваших кубистических и некубистических работ в официальном музее Америки. Только подумайте, какое влияние это окажет как на Старый Свет, так и на Новый. В одном из крупнейших городов Америки и в одном из лучших музеев страны рядом с произведениями Верроккьо и Поллайоло, великими шедеврами прошлого, будут висеть и Ваши картины. Вы вернетесь в Америку во всей своей славе! И не думайте, что это только в мечтах – все уже согласовано и подписано. Итак, одарите меня изобилием картин! Я хотел бы заказать сто, чтобы их доставили к осени! Преданный Вам, Поль Розенберг»{529}.

Пикассо умело играл на соперничестве двух братьев, иногда злоупотребляя своей властью над ними до такой степени, что мог запланировать свои выставки в их галереях с разницей менее чем в четыре месяца. В октябре 1919 года у Поля на улице Ла Боэти прошла выставка под названием «Пикассо вернулся к классицизму», где было представлено шестьдесят девять рисунков и акварелей художника. А за четыре месяца до этого Леонс организовал эксклюзивную экспозицию кубистических работ Пикассо в своей галерее на улице Ла Бом, 19, в трех минутах ходьбы от дома своего брата.

Все эти маневры были похожи на сложную шахматную партию, в которой братья, не стесняясь применять лесть и двурушничество, обхаживали Пикассо, стремясь заполучить его расположение. Через несколько лет, когда правительство Франции решило продать с аукциона изъятые у Канвейлера картины Пикассо, манипуляции Леонса стали еще более запутанными и изощренными. Леонс тогда повел себя как стратег уровня военачальника Клаузевица. Сначала он добился того, чтобы его назначили «экспертом» этого аукциона{530}. А после, приложив максимум усилий, приобрел самые ценные картины Пикассо, практически не оставив шанса другим покупателям.

Но больше всего меня обескуражило письмо от 25 апреля 1921 года, адресованное «регистрационному инспектору, доверенному лицу и ликвидатору» Жану Цаппу, в котором Леонс Розенберг доносил на недавно вернувшегося из Швейцарии Канвейлера, предпринимавшего попытки возобновить свой бизнес в Париже. Этот печальный документ, обнаруженный в архивах Пикассо, я хочу процитировать полностью:

«Уважаемый инспектор, полагаю, Вам будет полезно знать о последних махинациях месье К., который, как и его соотечественники, отказывается признавать поражение и имеет дерзость противиться решению французского государства продать с аукциона картины из его галереи. Прилагаю к письму вырезку из периодического издания Aux Écoutes, которая просветит вас относительно его замыслов.

Месье К. жил в Париже с 1905 по 1914 год на улице Виньон, в доме 28 и специализировался на продаже работ Жоржа Брака, Андре Дерена, Пабло Пикассо, Мориса де Вламинка, Фернана Леже и Хуана Гриса, с которыми у