Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

ограниченную воинскую повинность. На следующий день Гитлер объявил в Рейхстаге о разрыве соглашения 1934 года с Польшей и морского соглашения 1935 года с Англией, о чем Варшава и Лондон были уведомлены нотами. Он дал понять, что готов к нормализации отношений с обеими странами, но на своих условиях. 2 мая Риббентроп разъяснил сказанное Гендерсону{61}.

Бек ответил решительной речью в Сейме 5 мая, квалифицировав англо-польскую декларацию по итогам визита как «прямое соглашение, основанное на принципе взаимной помощи в случае прямой или косвенной угрозы независимости одной из наших стран». Звучали знакомые аргументы: Данциг обязан своим процветанием Польше, Польша не уйдет с берегов Балтики, не допустит ущемления своего престижа и суверенитета, честь — превыше всего. Берлин и Варшава говорили на одном языке — языке амбиций и требований, не допускавшем дальнейших уступок. В тот же день в ноте МИДа пафосная речь полковника была переведена на дипломатический язык{62}. Переговоры по глобальным вопросам замерли, поскольку обсуждать больше было нечего.

Настал час доктора Геббельса: фюрер велел развернуть полномасштабную антипольскую кампанию. Данциг и Польский коридор отошли на второй план перед угнетением германского меньшинства. «Под девизом „Польша — второе мозаичное государство“ [первое — Чехословакия. — В. М.], — говорил в начале мая советник Риббентропа Клейст, — следует заклеймить роковую политику террора, осуществляемую Польшей в национальном вопросе. Под девизом „Польша — государство реакции и упадка“ будут показаны нищета польских крестьян, культурная отсталость страны, феодальный способ ведения хозяйства, ведущий к упадку, и голодное прозябание польского населения. Под девизом „Паразиты у власти“ будут показаны разложение господствующей в Польше верхушки, продажность польских руководителей, их декадентство и классовая оторванность от широких масс. […] Цель этой кампании — воздействовать на мировую общественность и польское население».

Полтора месяца спустя он продолжал: «Подобное дезавуирование режима „пилсудчиков“ перед общественностью собственной страны является отличным внутриполитическим диверсионным актом, который, возможно, повлечет за собой свержение польского правительства и внутренние беспорядки в Польше, эффективно дополнив тем самым удар германских вооруженных сил, который будет нанесен одновременно. Этот план недавно развил передо мной Риббентроп, и я [Клейст. — В. М.] счел его вполне осуществимым»{63}.

Информация ушла в Москву, где ею воспользовались в полной мере осенью того же года, во время вступления Красной армии в Польшу.

5

Тридцать первого мая Риббентроп и датский посланник в Берлине Херлуф Зале подписали договор о ненападении сроком на десять лет. 7 июня аналогичные договоры были подписаны рейхсминистром одновременно с министрами иностранных дел Эстонии и Латвии Карлом Селтером и Вильхельмсом Мунтерсом, причем по сроку действия два последних увязывались друг с другом[54], 64. Днем позже министров принял Гитлер. 1 июня Риббентроп беседовал с генеральным комиссаром Буркхардтом. Назвав встречу «особенно бесплодной», поскольку собеседник призывал заняться глобальными проблемами, а не мелочами, визитер подробно описал ее, не жалея сарказма (антипатия, похоже, была взаимной). Рейхсминистр ограничился проигрыванием привычной пластинки, но с угрожающими нотами — подобные разговоры ему явно надоели{65}.

Предоставив Вайцзеккеру общаться с Гендерсоном и Кулондром, Риббентроп удалился в Фушль, поближе к уехавшему из столицы фюреру. Те, кто хотел видеть его или кого он хотел видеть, приезжали в Зальцбург. Одним из первых визитеров оказался вызванный из Лондона Хессе, чей доклад от 23 июня[55] о возможности компромисса с Англией заинтересовал рейхсминистра. Посол Дирксен и советник Теодор Кордт пытались договориться о предотвращении конфликта и даже подбрасывали партнерам стратегически важную информацию: 16 июня Эрих Кордт, брат Теодора, сообщил о советско-германских переговорах.

С британской стороны с немцами уже не в первый раз общался сэр Хорас Уилсон (в отечественной литературе обычно: Вильсон) — друг и доверенное лицо Чемберлена, верный Горацио («Гамлет» был любимой пьесой премьер-министра). Потом этим будут козырять советские пропагандисты, когда в конце войны в их руки попадет архив Дирксена. Тот факт, что все державы вели многосторонние переговоры, с началом войны стал поводом для взаимных обвинений в двуличии и нежелании сотрудничать на благо мира. Но едва ли эти обвинения можно считать искренними, поскольку каждая из сторон стремилась заручиться поддержкой потенциальных союзников, а многие — еще и не увеличить число потенциальных противников.

Хессе привез в Зальцбург предложения Уилсона: оборонительный союз на 25 лет, постепенное возвращение Германии бывших колоний, раздел сфер экономического влияния, участие во внешнеторговых соглашениях Британского содружества, открытие лондонского финансового рынка для германских займов. Главным и категорическим условием был отказ Гитлера от наступательных акций в Европе, прежде всего направленных против Польши. Уилсон пояснил, что за этими предложениями стоит Чемберлен. Пораженный Хессе сказал, что на месте фюрера он бы немедленно принял их. Риббентроп по достоинству оценил услышанное, но предупредил Хессе, что надежд мало: осенью 1938 года в Мюнхене Гитлер убедился в слабости Англии и теперь не хочет слышать о компромиссе с ней, каким бы выгодным он ни казался. Худшие опасения рейхсминистра оправдались, о чем он с горечью сообщил Хессе после очередного разговора с фюрером: тот поначалу обрадовался, но потом заявил, что это — ловушка и он в нее не попадет.

Хессе, выжидавший неделю за неделей в Зальцбурге, уверенно заявил шефу, что англичане будут «воевать за Данциг», и попросил довести это до сведения фюрера. Риббентроп предпринял несколько попыток, но Гитлер все равно не поверил. «К несчастью, он не расположен обсуждать предложения Чемберлена, — сетовал рейхсминистр. — У него совершенно другие намерения. Предложение не отвергнуто. Мы вернемся к нему, когда придет время, но сейчас я не могу дать Вам ответ. Мой самолет — в Вашем распоряжении, возвращайтесь в Лондон сегодня же. Проследите, чтобы Ваше возвращение не вызвало никаких комментариев. Держите ухо востро. Фюрер затеял очень опасную игру, и я не знаю, преуспеет он в ней или нет. Во всяком случае мы не хотим войны с Англией. Дайте знать, когда опасность станет реальной, тогда я приму меры. Да поможет Вам Бог!»{66}

Еще одним посредником попытался стать Теннант, давно не общался с Риббентропом. 10 июля он попросил рейхсминистра о встрече и 22 июля тот ответил, что готов принять его в любое время на следующей неделе. Теннант отправился в Зальцбург, вооруженный благословением Чемберлена и Уилсона, а также текстом последней речи лорда Галифакса о внешней политике, однако его идея предложить Германии крупный заем и допустить ее ценные бумаги на лондонский рынок в обмен на разрядку ситуации в Европе интереса у британских власть имущих не вызвала. 26 июля он был принят в Фушле с былой сердечностью. Только к вечеру беседа с рыбной ловли и гольфа перешла к главной теме. Риббентроп заявил, что залогом любого сотрудничества является признание за Германией абсолютного равноправия, как бы трудно это ни было