Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

Кулондр с аналогичным ультиматумом, срок которого истекал в пять часов пополудни. Рейхсминистр сказал: «Если французское правительство полагает, что его обязательства в отношении Польши вынуждают его вступить в конфликт, я могу об этом лишь сожалеть, ибо у нас нет вражды к Франции. Мы будем драться с Францией лишь в том случае, если она на нас нападет». На следующий день оба посольства выехали из Берлина{97}.

«Снова и снова спрашивал я себя, — вспоминал Дирксен, — были ли Гитлер и Риббентроп действительно уверены в том, что Британия, вопреки обязательствам, которые она взяла на себя, не придет на помощь Польше в случае германского нападения?.. Ввиду фанатичного упрямства Гитлера и его полного игнорирования зарубежных стран как таковых, подобный самообман вполне мог иметь место. Но только не в случае с Риббентропом, поскольку он-то имел опыт работы за рубежом и, по его собственным словам, даже указывал на растущую британскую готовность к войне. Он должен был бы знать, что Британия не позволит себя одурачить в том, что касается ее собственного положения и престижа в мире. […] Вне зависимости от того, действительно ли они с Гитлером не верили в то, что Британия будет придерживаться своих обязательств, или же только делали вид, что не верят в это, одно несомненно: они несут ответственность за преступное отсутствие здравого смысла в политике»{98}.

Похожие мысли высказывал — и тоже после войны — шеф прессы Отто Дитрих: «Со стороны Гитлера просчет коренился в полном непонимании моральных факторов в мировой политике, в исключительной вере в силу. Но и Риббентроп, несомненно, сыграл роковую роль. Верно, что, приняв решение, Гитлер был непоколебим, но без Риббентропа он вряд ли бы пришел к столь порочным выводам относительно Англии. […] Он зависел от министра иностранных дел в том, что касалось других стран и дипломатических отношений. Если бы Риббентроп посоветовал не делать этого, Гитлер вряд ли напал бы на Польшу»{99}.

Проще всех выразился Геринг, прокричав Риббентропу по телефону: «Вы получили вашу чертову войну. Вы один виноваты!»{100} Но проще не всегда значит правильнее. Указывая на ответственность Риббентропа, Ш. Шайль пишет о провале его «политики запугивания», сыгравшей решающую роль в создании имиджа рейхсминистра как поджигателя войны, добавив, что в последние предвоенные дни тот скрыл от Гитлера некоторые шедшие из Лондона предостережения{101}. Однако маховик было уже не остановить, и раскручивали его не только в Берлине.

Если подлинная роль лорда Галифакса станет ясна лишь много позже, вина Бека была очевидной всегда. Гафенку, которого не заподозришь в симпатиях к нацистам, сделал вывод: «Подлинная ответственность ложится на Польшу. Бек сделал все, чтобы вызвать всеобщее раздражение, и его дипломатические действия умышленно имели негативное значение. Жесткость, резкость и более всего гордость привели к тому, что он с преступным упрямством подыгрывал Германии»{102}. «Любой историк, внимательно прочитав английскую „Белую книгу“, — писал 15 мая 1940 года американский публицист Френсис Нейлсон, бывший депутат британского парламента, — назовет Бека величайшим идиотом, когда-либо занимавшим официальный пост. После чехословацкой трагедии Бек больше, чем кто бы то ни было, дал Гитлеру все шансы, о которых тот мог только мечтать, для достижения своих целей в Европе. […] Бек должен нести всю ответственность за крах Польши»{103}. И таких примеров множество.

Несмотря на отчаянное сопротивление, Польша за две с половиной недели рухнула как карточный домик, хотя Гамелен предполагал, что она будет сопротивляться до весны 1940 года. Бек, Рыдз-Смиглы и остатки правительства бежали в Румынию, где были интернированы. Ошеломленные скоростью развития событий, союзники ничего не предприняли в военной области — на Западе началась «Странная война» без выстрелов. Нельзя не признать справедливость выводов передовицы «Правды» от 14 сентября «О внутренних причинах поражения Польши»[57]: «Трудно объяснить такое быстрое поражение Польши одним лишь превосходством военной техники и военной организации Германии и отсутствием эффективной помощи Польше со стороны Англии и Франции. […] Все данные о положении в Польше говорят […] о том, что польское государство оказалось настолько немощным и недееспособным, что при первых же военных неудачах стало рассыпаться. […] Национальная политика правящих кругов Польши характеризуется подавлением и угнетением национальных меньшинств. […] Национальные меньшинства Польши не стали и не могли стать надежным оплотом государственного режима. Многонациональное государство, не скрепленное узами дружбы и равенства населяющих его народов, а наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, не может представлять крепкой военной силы. В этом корень слабости польского государства и внутренняя причина его военного поражения»{104}.

Глава 8. Для дружбы нет границ

(1939–1940)

Карта мира верстается наново. Александр Городницкий 1

С началом войны жизнь рейхсминистра иностранных дел радикально изменилась. Вечером 3 сентября фюрер отбыл на восток в спецпоезде «Америка», за которым последовал спецпоезд «Генрих», уносивший в сторону Польши Гиммлера (отсюда название), Риббентропа и начальника Рейхсканцелярии Ламмерса. Походный штаб Риббентропа возглавил Шмидт. «Генрих» состоял из восьми спальных вагонов, двух вагонов-ресторанов, вагона связи и вагона охраны с зенитной установкой на случай вражеских налетов. Собранный с бору по сосенке он казался живой историей железных дорог: суперсовременный пункт связи и салон рейхсминистра соседствовали с роскошными вагонами «времен Карла Великого», где из-за изношенности аккумуляторов не всегда было электричество и работа шла при свечах. В Берлине на хозяйстве остались Вайцзеккер и Вёрман (теперь заместитель статс-секретаря), на которых сыпались сверхважные и сверхсрочные указания шефа, пребывавшего в непрерывном возбуждении из-за важности момента. Шмидт не без иронии вспоминал, что его таланты переводчика пригодились и здесь: риббентроповское «Передайте этим болванам (бездельникам, саботажникам)…» превращалось в официальное «Имперский министр иностранных дел был бы признателен…»{1}.

Восемнадцатилетний Рудольф фон Риббентроп в составе войск СС отправился в Польшу добровольцем. На фронте оказался и Генрих фон Вайцзеккер, сын статс-секретаря, погибший на второй день конфликта. Двух других его сыновей ждала всемирная известность: Карл стал физиком (не был призван, поскольку работал в «Урановом проекте») и философом; самый младший Рихард, успев повоевать, в 1984–1994 годах был президентом ФРГ.

Начало войны вызвало новый виток соперничества в верхах. Риббентроп схватился с Геббельсом за право вести заграничную агитацию. Отношения между ведомствами накалились до предела, когда в середине августа спецотряд Министерства пропаганды попытался захватить радиовещательную станцию МИДа в Шарлоттенбурге, — пришлось вызывать эсэсовцев, но обошлось без