Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии. Рапалльский договор также был заключен большевиками. В нем содержались все предпосылки для расширения и углубления взаимовыгодных отношений. Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти в Германии, отношения ухудшились, так как немецкое правительство видело необходимость отдать приоритет внутриполитическим соображениям. По прошествии некоторого времени этот вопрос исчерпал себя, и немецкое правительство проявило добрую волю к улучшению отношений с Советским Союзом. Советское правительство немедленно заявило о своей готовности к этому. Если вообще можно говорить о вине за ухудшение отношений, то необходимо констатировать, что Советское правительство в своей исторической концепции никогда не исключало возможности добрых отношений с Германией. Именно поэтому Советское правительство и сейчас с чистой совестью приступило к возобновлению сотрудничества с Германией. Это сотрудничество представляет собой такую силу, что перед ней должны отступить все другие комбинации. Если германское правительство разделяет эту точку зрения и будет действовать согласно высказанным соображениям г-на министра иностранных дел, то тем самым созданы все предпосылки для хорошего и дружественного сотрудничества».

Так деликатно подправлялась история советско-германских отношений 1930-х годов, из которой убирались все острые и неприятные моменты. Примерно это же попытался сделать Риббентроп во время прошлого приезда в Москву в преамбуле к пакту о ненападении, которую Сталин тогда отверг из-за ее излишней риторичности. После войны историю снова будут подправлять, но уже заостряя внимание на конфронтации и поиске виноватых.

«Что же касается отношений Советского правительства к английскому комплексу вопросов, — продолжал Сталин, — то он хотел бы заметить, что Советское правительство никогда не имело симпатий к Англии. Необходимо лишь заглянуть в труды Ленина и его учеников [чего Риббентроп явно не делал. — В. М.], чтобы понять, что большевики всегда больше всего ругали и ненавидели Англию, притом еще в те времена, когда о сотрудничестве с Германией и речи не было». Это было не простое переписывание истории. Формировалась новая ортодоксия, новая идеология. Переориентация пропаганды в обеих странах после заключения августовского пакта произошла моментально, что, конечно, возможно только в тоталитарных государствах. «Г-н Сталин сказал, что г-н министр в осторожной форме намекнул, что под сотрудничеством Германия не подразумевает некую [слово вписано от руки. — В. М.] военную помощь и не намерена втягивать Советский Союз в войну. Это очень тактично и хорошо сказано. Факт, что Германия в настоящее время не нуждается в чужой помощи и, возможно, в будущем в чужой помощи нуждаться не будет. Однако, если, вопреки ожиданиям, Германия попадет в тяжелое положение, то она может быть уверена, что советский народ придет Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию задушили. Советский Союз заинтересован в сильной Германии и не допустит, чтобы Германию повергли на землю».

Разговор о пограничных и территориальных вопросах оказался трудным, но результативным. «Обсуждение происходило в весьма дружественной атмосфере, — бесстрастно фиксировал Хильгер. — Обе стороны отстаивали свои позиции, но в это же время в менее существенных пунктах были достигнуты компромиссные решения». Сталин предложил Гитлеру крупный обмен территориями с тем, чтобы все этнические поляки оказались по одну сторону границы. «Оба государства из-за различия своих систем каждое бы принимало различные решения на попадающих в их распоряжение польских территориях. Германия, очевидно, создала бы вдоль Вислы протекторат или что-либо ему подобное, в то время как Советское правительство пошло бы по пути создания автономной польской советской социалистической республики. Неизбежным следствием было бы, что поляки, согласно их традиционному стремлению к воссоединению и к восстановлению самостоятельного польского государства, попытались бы сеять вражду между Германией и Советским Союзом. […] Из этих соображений он, Сталин, пришел к убеждению, что было бы лучше оставить в одних руках, именно в руках немецких, территории, этнографически принадлежащие Польше. Там Германия могла бы действовать по собственному желанию. Это было бы очень полезно с позиции длительных, добрых немецко-советских отношений».

Такую логику фюрер принял. Взамен советский вождь попросил передать в сферу его влияния Литву, не скрывая, что намерен в будущем включить ее в состав СССР{21}. Относительно земель по верхнему течению Сана он ни на какие уступки не пошел: «территория уже обещана украинцам», а «украинцы — чертовские националисты». Видимо, этот разговор породил легенду о неких влиятельных «украинских кругах в Кремле», в которую верил Шуленбург. За неимением более подходящих кандидатур, он считал их представителем… переводчика Владимира Павлова, «баловня господ Сталина и Молотова», которые якобы называли его «нашим маленьким украинцем»{22}. «Но для того, чтобы все-таки продемонстрировать желание пойти нам навстречу», записывал Хильгер, Сталин предложил продавать в Германию половину нефти, добываемой в районах Дрогобыча и Борислава (утрата этого района серьезно беспокоила германских военных).

Вернувшись из Кремля, Риббентроп продиктовал телеграмму фюреру{23}, затем поговорил с ним по телефону и лег отдохнуть. Переговоры продолжились на следующий день, начавшись с привета от Гитлера, переданного рейхсминистром. «Фюреру также представляется весьма сомнительным раздел польского этнического пространства, так как он может легко привести к трениям между Германией и Советским Союзом, чего, безусловно, следует избегать. Фюрер разделяет мнение Сталина, что поляки в их традиционном стремлении к воссоединению используют все средства, чтобы поссорить Германию с Советским Союзом».

Закончив уточнение границы, заговорили о других насущных проблемах. «Г-н министр вернулся к той части вчерашней беседы […] в которой Сталин заявил, что Советское правительство заинтересовано в существовании сильной Германии и в необходимом случае, ежели Германия окажется в тяжелом положении, готово ей помочь. По этому вопросу г-н министр заявил, что немецкое правительство не ожидает военной помощи со стороны Советского Союза и в ней не нуждается. Однако для Германии значительную важность представляет помощь со стороны Советского Союза в экономической области». Речь шла, прежде всего, о транзите через советскую территорию. В этом случае согласие было достигнуто в виде обмена официальными и конфиденциальными письмами между Молотовым и Риббентропом.

Следующей темой стала Прибалтика. Как и накануне, Сталин был вполне откровенен, разговаривая с Риббентропом как с союзником: «Пока не предполагается изменять нынешнюю политическую и экономическую систему в Эстонии и вводить там советскую систему. […] До поры до времени Эстония будет сама решать свои внешнеполитические дела. […] Если же Латвия будет противодействовать предложению пакта о взаимопомощи на таких же условиях, как и Эстония, то Советская Армия в самый краткий срок „расправится“ с Латвией. Что касается Литвы, то Сталин заявил, что Советский Союз включит в свой состав Литву в том случае, если будет